НАШЕ ВОССТАНИЕ

Нет, ты не на того гляди, кто все время крестом грудь заслоняет, а на того, кто Христа в груди носит. Сам подумай: иной и службы Божьей не пропустит, свечку затеплит потяжельше всех, как креститься — почитай и руку не опускает, а вот как до закона Христова дойдет, до самой сути веры нашей православной — тут подчас на поверку и иное выходит.

Так вот и у нас вышло в годы революции. Но сначала позвольте вернуться к самым истокам. Прочитал я в «Родимом Крае» прекрасный очерк А.И. Третьякова «Хутор Коновалов». Подмыло это меня — как бы увековечить и мой родной хутор, написать и о нем хотя несколько строк. В станице Ермаковской есть семь хуторов, что на одну букву начинаются, все на «К ». В одном из них я и родился, из него вышел на действительную в 9-й Донской казачий полк, из него же в 1914 году выступил на войну, из него же ушел и в ряды Белой Армии 19 декабря 1919 года. Далее — Феодосия, палуба «Владимира», потом минареты Константинополя, а еще далее скитания по всей Европе.

Хутор наш не маленький, вытянулся в длину на три версты. На южной стороне — церковь и училище. Толковый народ были наши хуторяне — и служаки отличные, и хозяева добрые, одним словом, как казаку и полагается. Да завелась и у нас ржа, и вот как это все приключилось. Пел со мной на клиросе Нестор Попов, живший через три двора от меня. Богомол был — не описать. Уж кто-кто, а Нестор Попов в церковь не опоздает. Все мы тогда в поле работали допоздна, даже и пор Пасху работа продолжалась до заката солнца. Но Нестор, в субботу ли, или вообще под праздник, бросал работу рано и спешил в церковь. Помню раз — припозднился он и колокольный звон захватил его по дороге домой. Бросил Нестор быков с телегой на сынишку Алешку: «Гони», говорит, «Алешка, а мать выпряжет», — а сам в церковь бегом. Вот какой был богомол.

Но пришел 1917 год. По всей стране Нечто во френче и с заложенной по - наполеоновски за борт ручкой начало выкрикивать что-то истерически - сумбурное. Кричал - кричал и докричался — приехал дядя посерьезнее, выкинул его вместе с наполеоновской его ручкой вон, и покатилась вся страна в тартарары. В то время вернулся я в 1918 году после ранения из Ростовского госпиталя в родной хутор и с горечью узнал, что и у нас, оказывается, есть двое, сочувствующих новым веяниям и режиму. К удивлению моему одним из них оказался наш «богомол» Нестор Попов, а другого звали Анисимом Жариковым, из староверов был. Так вот я и говорю — махать-то ручкой махал, да толку из этого мало получилось. Заповеди-то Господни мимо ушей прошли и в грудь не запали.

Стала помаленьку краснеть наша станица, да не с корня, а с севера. Начались помаленьку митинги. У кого глотка здоровая, тот и орет и представительствует. И первым против религии выступил никто иной, как Нестор. На одном митинге вскочил он на трибуну (а заместо трибуны рундук Церковно-приходской школы поставили) и вопит: «Товарищи! Вон на церкви кресты сияют — к чему они там? Ведь это же народное достояние, да снять их оттуда!» Но хуторяне сразу же стащили богомола за белы ручки с трибуны и отправили его в магазин, т. е. под арест — пущай проспится. Вот как это все началось. А 3-го апреля кто-то доложил хуторскому атаману, что на завтра, мол, следует ожидать налета бандитов. Мы эту свору тогда иначе и не называли, как бандитами. В тот же день было снова собрание, на котором было решено все винтовки сложить в училище. Потом кто-то заговорил о том, что нехудо было бы отпустить Нестора. Кто-то другой добавил, что Нестор уже горько раскаивается и даже просит принести ему Евангелие. Мнения разделились, кто за, кто против, а я, сам не знаю почему, возьми да и заступись за этого прохвоста: «Скоро» говорю, «подходит Светлое Воскресение Христово, а Христос и врагам прощал. Давайте и мы простим Попову его ошибку...». Тут все поддержали меня: «Что ж, по случаю Святой Пасхи — можно и простить, в добрый час!». Так и отпустили нашего богомола, а он нас за это по-свойски отблагодарил. Но об этом речь ниже.

После собрания хуторской атаман приказал выставить на всех шести дорогах патрули, по два казака. В случае появления красных, патруль должен был открыть огонь, церковные сторожа бить епо-лох, а казаки сразу бежать и разбирать винтовки. Мне выпало идти в патруль с И. К. Болдыревым, а пост наш находился десяти верстах от хутора. Простояли да продремали ночь, наступило и 4-ое апреля, вот уже и солнышко поднялось.

И вдруг защелкал — застрекотал в хуторе пулемет максим. Мы — на коней. К нам присоединился М. Егоров, который уже работал в поле, поблизости. Он быстро выпряг коня и «охлюпки», с вилами в руках, двинулся с нами к хутору. Тут же на оседланном коне прискакал к нам и другой хуторянин, И. Фряжков, с которым мы на фронте в дни революции не раз в спорах бывали противниками. А тут он мне и говорит: «Что же это тебе святой аль чорт подсказал тогда, что нам с большевиками придется драться? Действительно, по-твоему выходит. Извини, что тогда шел против тебя...».

Вчетвером тронулись рысцой к хутору, где у западной окраины его встретила нас конная группа, человек в семь, с шашками наголо. Мы решили драться. Я и говорю: «Ребятежь! Только не рассыпайся, держись вместе, а то поодиночке порубают нас». На счастье, оказались свои, хуторяне. Съехались мы, расспрашиваем — как и что.

Оказалось, дела плохи, атаман наш вывесил белый флаг, а нарушать перемирие нельзя. А тут к нам подъехало еще два казака, стало нас тринадцать. От атамана прибежал к нам мальчонка с просьбой не ввязываться в бой с бандитами.

В версте южнее хутора лежит невысокий гребень, который тянется вдоль хутора. Проехали мы его, завернули налево и, пройдя с версту, остановились — это было как раз против церкви. Противник нас видеть не мог — гребень служил нам прикрытием. Через десять минут смотрим — из балки с юга показался конный взвод, идущий в нашем направлении. Я предполагал, что красные успели посетить соседний хутор, но оказалось, что и это наши. А еще через десять минут из той же балки еще человек тридцать выехало. С этой группой и мой двоюродный брат приехал, С. А. Фомин, артиллерист, но охлюпки, и с вилами в руках. А без седла казак не воин, его ведь и баба с коня стянет. Ну, что же, думаю, делать нечего. Подсчитал — 73 казака, все же почти что все в седлах. Обратился я тогда к ним:

«Ребятежь!» говорю, «в нашем родном хуторе бандиты расправляются с нашими семьями, и наша обязанность за них вступиться. Так вот: команды подавать не буду, чтобы крика не слыхать было. Держать мой аллюр. По коням!».

И пошли мы, сначала шажком, а как на гребень поднялись пустил я коня рысью. Сотня за мной. До хутора оставалось уже полверсты, когда я перевел коня в намет. Казалось, все идет, как по маслу. Но в это время с правых токов застрекотал пулемет, и мои вояки, разделившись на полусотни, повернули, одни направо, другие налево и наутек за гребень. Я же взял направление к западным токам, за мной пошли три казака. У гумен спешились, передали коней подошедшему казаку и стали пробираться вперед, чтобы снять пулемет. До него оставалось еще с версту. Прошли шагов двести, и тут навстречу нам вышел хуторский учитель, хорунжий Попов с тремя выбранными стариками — пришли уговаривать нас не зачинать боя с бандитами, так как у них максим и 30 человек конных. Я подчинился старикам, но все же послал казака за своими вояками.

Покуда они подошли, да покуда мы судили — рядили гнать бандитов или не гнать — наши непрошенные гости и сами, не дожидаясь, как только выяснили, что нас целая сетня, ушли по добру по здорову. А до винтовок наших добраться не успели. Мы попытались организовать погоню, но догнать не смогли — уж здорово утекали они.

Зато хутор наш снова был в наших руках. Погибло при их приходе всего три казака, и вот каким образом. Был у нас богатый казак Беловодов, и был у него в зятьях некто И. Пимонов с двумя сыновьями, одному 17, другому 19 лет. Добрый косяк лошадей был у старика Беловодова. Так как пишу для молодежи нашей, нехудо, пожалуй, и объяснить им, что мы называли косяком. Это — от 15 до 20 маток, а при них, конечно, и кавалер ихний, жеребец. И вот, когда красные подошли к хутору, Пимонов со старшим сыном вскочили на коней и поскакали за хутор, чтобы поскорее пригнать косяк домой. Бандиты — за ними, а те во двор да в сарай да на связь. Но бандиты отыскали их, стащили со связи, а тут и второй сын вышел из куреня. Ну, они их всех троих и потащили за хутор. А там отца и старшего сына порубали шашками, как на капусту, а третьего поволокли на площадь. А там их пулеметчик в это время дал две очереди, и тут погиб еще один казак. Вот эти-то пулеметные очереди мы и слышали, когда подбирались к хутору.

Так закончилось первое посещение красными нашего хутора. В заключение хочу добавить, что привел-то к нам красных никто иной, как все тот же Нестор Попов, которого мы, по доброте христианской, перед Св. Пасхой отпустили из-под ареста.

Хороши были наши вольные станицы и хутора, и славные проживали в них казаки. И, несмотря на редкие, в сущности, исключения — несмотря на разных несторов и им подобных, поддавшихся лживой пропаганде, в памяти моей навсегда останутся только те лихие и верные сыны Дона, которые в час опасности, долго не рассуждая и о себе не раздумывая, с истинной верой Христовой в груди, охлюпки бросались на коней и, прихватив вилы либо что другое, что попадалось им под руку, спешили на спасение родных хуторов и станиц.

Франция

И. Фомин

(Орган общеказачьей мысли журнал «Родимый край» № 98.Январь-февраль 1972 года. Издатель: Донское Войсковое Объединение. 230, Av. de la Division-Leclerc, 95-Montmorency, France. Страницы 14-16).