Ф. Я. ШИПУНОВ

ИСТИНА ВЕЛИКОЙ РОССИИ

Москва
1992

Главы из книги

ИСТИНА ВЕЛИКОЙ РОССИИ

Никто не станет отрицать, что Россия есть самое сложное, самое многогранное, самое многонациональное и в то же время самое самобытное и великое государство, какое когда-либо существовало в истории мира. Такое государство было создано столь же великой нацией и могло длительно и плодотворно развиваться во всём его могуществе только в условиях её напряжённого творчества, осенённого благодатным Духом и побеждающей Верой. Где источник того Духа и той Веры? В той правде, которая есть то, что действительно есть как основная реальность, в противоположность всякой иллюзии или гипотезе. Именно эта правда, становясь могучей силой, строит мир, человеческие общества и государства. Именно она и выступает как источник неутомимой и плодотворной жизни нации. Отсюда и уважение к правде, исполняющейся как справедливость, то есть к тому, что сообразно с правдой!

В своей исторической жизни русские искали Верховную власть, опирающуюся на правду, не в силе материальной, физической, количественной, независимой от нравственного содержания, не в качественных, героических силах (преобладании одного над толпой), а в некотором нравственном законе, который и подчиняет себе и количественную, и качественную силу. Отсюда в России составился особый принцип Верховной власти, ведущий к появлению государства, в котором люди нашли высшее орудие для охраны своей безопасности, права, свободы и веры.

Гений русского народа давно понял, что государство существует только тогда, когда обеспечивает условия жизни не корпоративного, не сословного, а условия бытия общечеловеческого порядка. Оно существует также и тогда, когда имеет Верховную власть для обеспечения реальной силы, которая должна стоять и по идее, и по практическому результату выше всех, когда обладает единым принципом управления, истекающим из этой единой Верховной власти.

Тот гений распознал также, что государство есть совокупность Верховной власти и подчинившихся ей подданных, составляющих нацию.

Последняя же живёт в государстве только некоторой частью своего бытия. Иными словами, каждый член нации есть лишь отчасти член государства, не теряющий с ней полноты связи. Если Верховной власти нет, то нет и государства. Только сама Верховная власть организует систему управления – правительство, которое не есть сама Верховная власть, а только её орудие. Потому державное значение Верховной власти никогда не приписывалось ни самому государству, ни правительству.

Разумеется, много было препятствий, шатаний, преград к становлению Российского государства на таких началах, но многие века оно существовало именно на них, как стройное национально-государственное тело, в котором неразрывны были нация и Верховная власть. Нация оставалась живою и при возникновении и развитии государства, создавая социальный строй. Члены нации для Верховной власти были подданными. Правительство не входило в такую структуру государства, ибо организовывалось Верховной властью и подчинялось Ей в целях государственного управления.

Верховная власть была священна и неприкосновенна, едина и сосредоточенна, нераздельна и ненарушима, постоянна и непрерывна, безответственна и державна, везде присуща. Она всегда выступала как источник всякой государственной власти. Её ограничение было только нравственное – в собственном нравственном сознании и совести подданных, но не юридическое. Верховная власть выступала не для уничтожения частных сил, но для их регулирования, примирения и соглашения. Она создавала правительственную власть, которая сочетала в себе различные принципы управления и действовала на основе её разделения. Российская Верховная власть была душой государства: и разумом, и совестью, и волей. Из разума проистекала законодательная власть, из совести – судебная, из воли – исполнительная. И всякая из этих управительных властей строилась на двух законах – пределе их действия и разделении их труда.

Осуществление Верховной воли, хотя и искажалось в отдельные периоды истории Российского государства, в целом было справедливым, нравственно достойным. Известно, что большую часть времени эта воля действовала прямо, а в последнее столетие – ещё и передаточно через служилое сословие и представительство нации. Но никогда обе передаточные формы действия Верховной воли не подменяли последней: ни бюрократическое правление, ни политиканское не посягали на неё.

Это достигалось ещё и введением в действие широчайшего общественного управления нации. Тем и освобождались силы Верховной власти для прямого контроля и направления, расширения её столь же прямого воздействия в правительственных установлениях.

Всё благоустройство государства вытекало из высочайшего принципа власти, доступного в этом мире, и совершенного образа правления, преследовавшего не благо правителя, а благо государства.

Россия столетиями пользовалась властью единоличной, или монархической. Бывали моменты в её истории, когда возникала власть влиятельного меньшинства – аристократии, и как исключение демократического большинства – демократии, но монархия – державная воля – береглась нацией как зеница ока. Такая Верховная власть в России всегда устраивала сложные формы управления государством.

После длительного буйства – социального, национального и гражданского, ниспадения духа – оскудения ума, паралича воли и утраты чувства, россиянам трудно воспринять монархический принцип власти, действовавший более тысячи лет в их истории. Потому вспомним о нём, тем более, что он прост и ясен, как Божий день! Он есть отражение степени напряжённости идеальных устремлений нации. Веками русские понимали монархию как доверие к силе нравственной, отчего она и не вырождалась в деспотию и абсолютизм, но находилась в чистоте самодержавной. Они знали, что в Царе действует высшая сверхчеловеческая сила, которой нация желает подчиниться или даже не может не подчиниться. Они ведали также, что без религиозного начала единоличная власть может быть только диктатурой – властью не Верховной, но безгранично-абсолютной и по значению только управительной, получившей право представительства народной воли.

Потому-то, считали они, монархический принцип власти несовместим с безнравственной нацией, так как он исходит из идеи личности, как Божьего творения, её прав, благ и потребностей. Он есть признанная, верховная, самородная власть, стоящая выше народной воли. В противном случае такой принцип власти вырождается в абсолютизм, пусть даже наследственный, который держится предполагаемым избранием этой воли (таковы римские кесари).

Россияне всегда сознавали, что утрата религиозного верования ведёт к абсолютизму, а от него один шаг к демократии. Даже в смутное время начала XVII века, когда монархия пала и восторжествовало народное самодержавие и временное демократическое правительство, Земский собор, имевший учредительное право и управительную власть в лице вождей ополчений, восстановил монархию как принцип власти и образ правления. И в то далёкое время русские люди, пожалуй, больше понимали, чем теперь, коренное различие монархии и демократии. Это их различие можно свести в несколько основных положений в виде двух сравнительных рядов.

Высокое нравственное сознание русских в ту пору и делало монархию единственно возможной для блага нации. Отсюда и длительное, вековое единение народного идеала с царским. Царь, получая власть от Бога, вольно, широко, глубоко, сокровенно принимался нацией и совершенно с ней сливался. Он был заступником за нацию и пред Богом, и пред человеческим миром, ибо как Царь воспринимал свою власть от Бога, так и нация желала от Бога получить её над собой.

Царская Верховная власть может извращаться в деспотическую – в самовластие, которое проистекает из ложных религиозных начал (личное обожествление монарха, появление повелителя с помощью неведомой силы и т. д.). Она может также вырождаться в абсолютную, которая исходит из самой себя, сосредоточивая в себе все власти, переданные ей народом временно или наследственно. В том и другом случае она лишается нравственно-религиозного источника и становится не Верховной, но только высшей управительной. Могучий нравственно-духовный мир русских не допускал ни извращения Верховной власти в деспотическую, ни вырождения её в абсолютную. Не принимая идеи самодержавия народа, Царская Верховная власть не извращалась в правление наихудших членов нации – в охлократию и не вырождалась ни в диктатуру одного лица, ни в узурпаторство политиканов при делегировании им власти самодержавной народной волей. На пути всех этих извращений, вырождении, диктатур и узурпаций Верховной власти стояли вековые, прочные преграды нравственно-религиозного порядка, исходившие от Церкви и гласившие: "Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец". Потому нация не верила в возможность справедливо устроить общественную и политическую жизнь с помощью юридических норм, полученных умствованием. Пред ней закон был слишком мал! Он не способен был стать высшим выражением правды! А раз так, то необходима была та личность в нации, которой доверялось быть выше закона. Всюду слышалось: "Народ тело, а Царь голова". Единство Царя и народа было так нераздельно, что народ наказывался за грехи Царя. Но грех Царя был больше, чем грех народа. Оттого и явилась пословица:

"Народ согрешит – Царь умолит, Царь согрешит – народ не умолит".

Оттого миросозерцание русских и определялось такой вот мудростью:

"Благо народа в руке царевой", "Нельзя царству без Царя стоять" или "Без Бога свет не стоит, без Царя земля не правится".

Так и велось: под светом Бога да под управством царя пребывал русский, выпивая нектар правды от Церкви, всегда памятуя: "Где добры в народе нравы, там хранятся и уставы". Да и сам закон исходил от той же правды, купавшейся в благодати. И все глубоко верили, что сама Верховная власть не могла издавать безличные законы, не опиравшиеся на нравственную норму, и тем более не имело право это делать многомятежное "человеческое хотенье". Русские повторяли: "Горе тому дому, коим владеет жена, горе царству, коим владеют многие".

И вот в критические времена истории России голос могучего духа нации побеждал все шатания политических доктрин и возвышался до гениальной проницательности, возглашая великое благо монархической идеи.

Единение нации и царя осуществлялось также в управлении государством. Главный принцип этого управления – не душить его народного проявления, но одобрять и развивать. Высшим достижением такого управления были Земские соборы. Царь не смог бы без них знать нужды настоящего, исходя из прошлого, и вести нацию в будущее. Он имел связь с центральным управлением через назначаемые приказы, а с местными управлениями – посредством воеводских и общественных выборных властей. Широкое привлечение демократического начала на местах и аристократического – в центре под верховенством царской власти, а также челобитные от членов нации прямо к царю – основа совершенства управления государством.

Но главный устой неразрывной связи царя с нацией и управлением закладывался правильными отношениями Верховной власти и Церкви. И та, и другая стремились к тому, чтобы духовенство не было кастою, чтоб монашество подбиралось из всех сословий, чтоб приходское духовенство избиралось мирянами да чтоб священство и иерархия составляли часть нации, а действующие церковные власти были соборны.

Нравственный союз Церкви и государства был тесен и нерасторжим.

Но порой проявлялись и даже нарастали и слабые стороны русской государственности. То набегали недостаток сознательности в окружении Верховной власти и шаткость политического строения, то забивали народную жизнь бюрократы, то полыхал церковный раскол, вызванный исканием религиозной истины, то являлись смуты в мировоззрении части нации, клоня её к абсолютизму, то накатывало европейское умственное иго и подражание в управительной системе да и многое другое, беспочвенное, безнациональное. Однако же связь Верховной власти с нацией и управлением не разрывалась полностью и даже копилась под спудом, чтоб вновь проявиться с новой силой. Тому способствовали дворянство, которое представляло земское сословие, выполняло местную службу и держало все отрасли управления, а также растущие живые силы нации и влияние православной веры.

Бюрократические тенденции управительной системы и феодальные поползновения социального строя гасились самодержавным идеалом нации и Государем.

Монархия, имея пред собой огромное, чрезвычайно сложное, разнообразное, растущее государство, столетиями уверенно вела его в будущее, держа крепко верховенство власти и руль управления. Тому порукой была монархическая политика, достойная глубокого уважения, беспристрастного подражания и неравнодушного преклонения. В истории народов не было столь совершенного искусства в политике. Для того существовал вековой способ выработки носителя Верховной власти, непреклонно соблюдались устои нравственности и религиозности, социального строя и системы управления, сберегалась личность, её свобода и права и, наконец, предвиделись судьбы нации. Монархическая Верховная власть твёрдо знала цели государства, которые суть: защита православной Церкви, поддержание порядка в нём, охрана безопасности нации и её прав и свободы, соблюдение интересов членов нации, развивающихся в общественной жизни. Она знала столь же твёрдо обязанности государства по отношению к обществу и личности.

Исполнение таких обязанностей совершалось по закону экономии: общественные силы работают на государство и в его целях, а не превращаются в силы сопротивления. Монархическая Верховная власть никогда не подделывалась под формы действия других высших властей – аристократии и демократии – или их извращений. Она ясно понимала, что государство наиболее совершенно тогда, когда в нём сочетается самодержавие монарха с аристократическим и демократическим началами управления. Всякий раз, когда появлялись условия выбора между различными принципами власти, русская нация выбирала за основу монархический принцип, как наивысший. Кто ж не знал из русских, что монарх свободен от всякого личного стремления к власти, не обязан никакой человеческой воле и ставится в монаршее положение не способностью личности, как при диктаторе, а в силу самого идеала. Ясно, что если такого идеала нет в нации, то она рискует передаться через диктатуру и цезаризм к более доступному неверующей нации демократизму.

Но на протяжении веков из русской нации не уходил этот идеал!

Он определялся силой династичности, которая истекала из духа предков, истории нации, подчинявшей себе личное стремление монарха. Эта сущность монархии воспитывалась и поддерживалась царскими принципами действия и поведения: самообладанием, умеренностью, долгом, справедливостью, законностью, милосердием, отречением от произвола, сознанием своей безусловной необходимости для нации.

Да какая демократия, пусть даже самая совершенная, способна содержать в себе такие свойства Верховной власти? Никакая! Вникнем, если не потеряли совсем разума, хотя бы в небольшую толику сущности монархии. Поскольку царь есть носитель власти, делегированной от Бога, то он обязан творить не свою волю, а ту, которая поставила его на царство и дала ему право по справедливости судить подданных: "Ко благим – милость и кротость, ко злым – ярость и мучения" (слова Иоанна IV Грозного). Самодержавная власть, издавая законы, сама должна им безукоснительно подчиняться. Милосердие же есть высший признак монархической власти, а поддержание справедливости в исполнении закона – её постоянная работа. Но когда законная справедливость не совпадает со справедливостью Божественной, тогда возможно применение отступления от закона, что не должно вредить справедливости. Государь есть тот, кто следит за жизнью сложнейшего государственного организма и обращаться с ним произвольно никак не может, не разрушая его.

Русский дух всегда говорил: когда нация ставит нравственный принцип выше всего на свете, тогда монарх для неё становится величайшей истиной. Тогда ни при каких условиях, опасностях и соблазнах монарх не может упразднить своей Верховной власти. Тогда ни воля народа, ни воля самого монарха не могут ограничивать Верховной власти, не совершая беззаконного переворота. Тогда всякое ограничение самодержавия монарха ведёт к упразднению Верховной власти в её нравственно-религиозном идеале или к отстранению Божественной её делегации, а значит и Божьего устроения общества и государства.

Поэтому по отношению к идеалу монарх имеет не права, а обязанности, от которых он может отказаться. Он даже волен стремиться к антимонархическому перевороту. Но это возможно только тогда, когда он станет только простым гражданином через отречение. Упразднить же собственные обязанности, пользуясь орудиями, данными для их исполнения, есть акт величайшего превышения права, какое только существует на Земле.

Русская нация обладала вековым глубочайшим знанием, данным ей от Бога, о том, что отсутствие монарха влечёт в нравственную пустоту и безгосударственность. И всё, что возникает на его месте, – ниже его, недостойно его, унизительно для него! Потому не всякая нация способна нести бремя монархической власти и достойна её нравственного идеала.

А та нация, которая способна на это и достойна его, создавала целую систему общения монарха с собою. Монарх своей властью осуществлял назревающие желания нации, выработанные её духом. Монарх действовал согласно с историческим содержанием этого духа, предотвращал роковые ошибки и минутные влечения нации, подсказанные скрытыми и явными её ненавистниками. В управительной области монарх был высшим достижением гения нации, подлинным его выразителем.

Через организацию нации в сплочённую, единую силу, в которой говорил её дух, монарх ставил преграду на пути её превращения в толпу. Монарх всякий раз устранял попытки скатывания самодержавия к абсолютизму.

Он также всякий раз вызволял его от засилья этого абсолютизма, если оно уже туда скатилось. И всё это он мог делать тогда, когда его личность была абсолютно неприкосновенна. Если он подвергался покушениям, то государство становилось невозможным, а потому он охранялся строжайшей карой. Ради блага государства и нации монарх соблюдал два правила вероисповедной политики: всеми силами содержал свою Верховную власть на почве национальной религии в способствовал развитию религиозного сознания нации, приближая её душу к знанию и исповеданию истинного, действительного Бога. Из трёх типов отношений государства и религии монархическая власть избирала единственно верное и жизненное: союз государства с Церковью, подчинение монарха религиозной идее и личной принадлежности к Церкви, но при независимости от неё государственной Верховной власти и владычестве Бога в политике посредством монарха, делегированного Богом, а не церковной властью. Два других типа она старалась отбрасывать: и Верховную власть как центр религии (различные степени обожествления монарха, государственное язычество, слияние религии и политики, цезаропапизм), и подчинение государства церковным учреждениям (жрецократия, иерократия, папоцезаризм). Такие отношения государства и религии упраздняли подлинную монархическую власть. И, не допуская возрастания их, она хранила независимость религиозно-нравственного союза от иных союзов – государственного, социального или гражданского, то есть от "мира". И тем стереглись независимые источники нравственности нации, которые суть самобытны и свободны, не подчинены государству. Подчиняясь же последнему, они становились низменными, превращались в "светскую мораль". Независимость религиозно-нравственного союза – опора созидания личности, творческое начало государства и общества, заслон для их покушения на нравственный идеал и само монархическое верховенство. И как теперь не сказать, что Россия была истинным государством, от Бога данным, ибо уважала и стерегла эту независимость высочайшего из возможных на Земле союзов – нравственно-религиозного. И разве в наши дни не виден весь тот маразм, который проистек из человеческого мироустройства без того союза, без той надсоциальной общественности – Церкви? До какого состояния ниспал общечеловеческий дух, а вместе с ним и русский, если он не понимает того, что полное явление нравственно-духовной личности возможно лишь в строе, где организующим началом является Бог, действующий через Церковь. Веками Православные христиане ведали, что им нужна не только свобода совести, но и свобода коллективного существования, как членов Церкви, что им требуется деятельное участие во всемирно-исторической миссии. Без этого им нельзя быть живыми её членами и находиться в её соборности, которая есть не господство большинства, а полное единогласие всех. Тут непреложен закон, данный Христом-Спасителем: союз государства и Церкви есть союз государства с целой, единой, неделимой церковной коллективностью. Отсюда вытекали и задачи Церкви, о которых Россия никогда не забывала. Они суть: давать нации высшее нравственное миросозерцание, указывать ей цели жизни, права и обязанности, вырабатывать самоё личность для достижения этих целей, исполнять обязанности и пользоваться правами. Тем и создавался духовный организм нации, который пронизывал сферу социальной её жизни, то есть переходил в интересы правовые и экономические. Тогда и создавалась двойная, связная укрепа: государство поддерживало справедливость, а Церковь – святость с помощью Божией.

Нужно ли отделение Церкви от государства? Этот вопрос не раз стоял в истории России, и на него она отвечала так: нужно их не разделение, а различение! А различая, государство должно соблюдать условия о том, что оно снимает с себя ответственность за действия Церкви и предоставляет право её членам самим управлять ею, особенно тогда, когда не имеет общего вероисповедания. Преступление совершается тогда, когда отделение Церкви от государства исходит из преднамеренного отрезания политических отношений от воздействия религиозно-нравственного начала. Бороться с этой преступностью с помощью православной церковной политики – священная обязанность Монархии.

Но как же справлялась Россия и её Верховная власть с множеством вероисповеданий, процветавших в государстве?

Монархическая власть, как Верховная, хранила веру для православных, в которой было заповедано: не насиловать совесть наций и племён, зная, что верным слугой может быть тот, кто исполняет долг Богу. Она требовала для иноверных разумных способов государственных отношений, исходя из учения своей собственной веры. Эта вера говорила, что основу вероисповедной политики составляет связь человека с истинным Богом, которая возможна лишь через Православную Церковь.

Как только нарушался союз государства и Церкви или "власть" ставила своё мнение выше Церкви, так русскую нацию поражала жестокая ложь, её ждали потрясения и разложение, чему и являемся свидетелями в последнее столетие.

Главная суть вероисповедной политики России всегда была: веротерпимость – предписание самой веры, но произвольно определять её смысл нельзя, так как учение веры пребывало лишь в Церкви. Стало быть, не могло быть равноправности вероисповеданий! Потому своим единоверцам давалось преимущество, чем и достигалась религиозная свобода. Если бы не было того, то государство становилось бы вне вероучений, а учения Христа, Будды, Магомета были бы одинаково проблематичны и недостаточны для решения вероисповедной политики.

И тогда исчезал бы высший нравственный принцип истины, а вместе с ним и Верховная власть. Тогда возникло бы внеисповедное государство, тогда вопрос веротерпимости становился бы междуисповедным. Народ охладел бы к религии или дробился бы на различные религиозные общества и объединения только политически.

Религиозная свобода погибла бы, ибо государство вышло бы из связи с определённым исповеданием, делаясь судией всех исповеданий и подчиняя их себе. По сути, государство превращалось бы в атеистического монстра, который существовал бы вне воли Бога. Такое государство давало бы не веротерпимость, а только равноправность исповеданий. И слава Богу, Россия никогда не допускала смешения веротерпимости и равноправности вероисповеданий, ибо знала, что это несло гибель государству во всеобщем бесправии. Она знала и всеми возможными силами предупреждала попытки ставить государство выше вероисповеданий и тем убивать нравственно-религиозный идеал и делать его обречённым.

И в этом величайшая заслуга монархической власти, знавшей эту истину. Понимая же её значение, она исполняла исповедную политику путём сохранения религиозной свободы своих иноверных подданных не иначе, как в постоянном соглашении со своей Церковью. А голос Церкви указывал на недопустимость: и равенства отношений к истине и заблуждению, и одинаковости отношений к различным степеням заблуждений и презрения к вере, хотя бы и чужой (если только она не имеет характера "бесовского"). Не слышать этого голоса – значит превращать Церковь в общину социальную, экономическую, политическую и толкать государство в пучину иноверческих распрей.

Великий тот глас Церкви слышен был Верховной властью в вековом течении времени, но, к сожалению, стал заслоняться европейским умственным игом. И оттого пожали страшные плоды нравственного обвала России, который ещё долго будет отравлять духовный организм Отечества.

Великая Россия, истекавшая из идеала Святой Руси, исполнила грандиозную задачу не только в творении обширного, самобытного государства в истории мира, но и в рождении, пестовании и сбережении своей русской нации – попечительницы всех россиян, разделивших с ней духовную, нравственную, материальную и историческую судьбу.

Верховная власть как основа Российского государства в своём историческом бытии отбрасывала, как страшную ложь, подкинутую дьяволом идею реакции и революции, крепила жизнь нации по духовно-органическим законам движения соборного целого, преемственности поколений.

Великая Россия стояла как планетно-космическое могучее "древо", которое изменялось так, как его листья развивались в лепестки цветка, так, как развивалось новое из старого, не изменяя его внутренней сущности и положения в мире. Сила русской нации развивалась из её же содержания, чем и определялась национальная политика, которая ставила задачи вечного её созидания только на историческом пути. Задачи эти суть: развитие самобытных материальных и духовных сил нации в сочетании её здорового духа со здоровым телом, то есть сбережение и души, и тела нации. Оттого социальные законы, пронизанные духовными, гармонировали с экономическими, которые опирались, в свою очередь, на нравственные. А без всего этого невозможна была бы самостоятельность жизни нации, которая создавалась прочным правительством, силой внутренней, способной драться, воевать, защищая себя, и силой экономической, создававшей производительность её труда.

Русская нация знала свои основные, истинные экономические принципы, которые гласили: иметь способность создавать богатство, а не его само, и уметь развивать производительные силы, необходимые для восхождения её членов на нравственную высоту, а не стремиться к накоплению богатства. Русская нация также знала, что творцы этих производительных сил важнее и значимее создателей меновых ценностей и что её богатство есть результат творения духа, а не только физического труда. Русская нация искони была производительной потому, что умела усвоить и освоить всё наследие великого творческого духа и неустанной материальной работы всех прежних поколений и возвеличить это наследство во сто крат. На этом строилась вся экономическая политика Верховной власти.

Эта политика преследовала: и завершённость производительных сил нации, обеспечивавшей самостоятельность в удовлетворении её нужд; и взаимообусловленность производства, размещённого в различных частях принадлежащей ей территории; и согласованность "земли" и "фабрики"; и заботливость о самодостаточности внутреннего рынка для обеспечения прочности её благосостояния; и сохранность и накопляемость капитала, который принадлежал самим её членам; и убываемость иностранного капитала, являвшегося орудием эксплуатации страны. И ещё она имела в виду: и помощь земледельческому населению путём правильного чередования землевладения и землепользования – от казённого и крупновладельческого до крестьянского для взаимной поддержки; и сохранность рабочей силы посредством развития касс взаимопомощи, сберегательных и ссуднокредитных касс, рабочего капитала, домовладений, акционерных обществ и т.д.; и всемерное содействие торгово-промышленной деятельности. И тем экономика России близилась к тому, чтобы стать самодостаточно-производительной, самобытной, ограждённой от всех невзгод и потрясений.

В отношении территориального строительства Верховная власть вела политику, основанную на принципе самодостаточности границ государства, которые в пределе стремились к их естественности и законченности. Она, расширяя территориально государство, ясно сознавала, что тем может осудить себя и нацию на истощение, если не поставит пред собой великие мировые цели. И эти цели Она глубоко понимала, объясняя их тем, что большое государство имеет интересы крупные и возвышенные, а члены его нации выводятся из среды местных отношений, предрассудков и мелочных взглядов, ничтожного честолюбия и тщеславия и призываются к служению великому национально-государственному духу и телу да и всемирной общественности. Оттого рождалась великая политика созидания территории – естественной, завершённой, полной, независимой, дающей полноту развития разносторонних национальных сил.

Исходя из такого строительства территории в государство, Верховная власть и вела свою национально-племённую политику. Она требовала единства духа своих подданных и солидарности их материальных интересов, что возможно при неразрывности их совместной жизни. Разногласия, раздоры и внутренняя борьба, обусловленные введением в государство других племён, имеющих свои духовные запросы (или поползновения к государственности), побеждались наднациональным духом внутреннего единства. И всегда помнила Россия, что разноплемённое государство возможно только в условиях действия монархической власти, которая должна опираться на одну нацию, способную давать дух общей государственной жизни, и иметь непререкаемый Верховный нравственный авторитет. Русская нация и обладала такими свойствами, дававшими ей универсализм, всечеловечность и попечение о рядомжительстве всех наций и племён.

Русская нация всегда разъясняла, что разноплемённость есть источник разнообразного национального и государственного творчества, перетекающего в наднациональное. Она веками твердила о том, что жизненное взаимодействие наций и племён должно быть не механическим, а органическим, соборным по духу. И таковым оно было в течение веков! Их духовное единство крепилось и общностью культурных основ и, главное, тесным общением, выливавшимся не только в единомыслие, но и в единство интересов, которые элементарно необходимы государству. И великое внешнее средство к тому: один государственный язык (основной нации), который не угнетает местные языки, как дополнительные к государственному, но способствует их развитию. Они усиливают государственный язык, придавая ему широту, глубину, ясность для всех, понимаемость сути, им выражаемой.

Но гений России ещё знал и другое: необходимо внутреннее единение наций и племён, которое создавалось отысканием и усвоением истины, общностью веры и совместным материальным трудом, всем укладом рядомжительства. Оно в конечном счёте и творило из многоцветья наций и племён единую душу и единое тело. Так возникал, креп и развивался наднациональный мир России.

Итак, национально-племённая политика России действовала, исходя из двух Божественных законов: поддержания мощи основного племени – русского и развитие всех средств единения наций и племён государства на основе высочайшей нравственной идеи. Такая политика была рассчитана не на какой-то срок, не на текущий день иль год, а на целую историческую жизнь нации и даже на её вечность.

Постоянное созидание подлинной жизни нации как самого главного сокровища государства возможно только тогда, когда существует и оберегается связь государства с социальным строем.

Российское государство, будучи последним завершением сложнейшей ткани всевозможных социальных основ, создаваемых для совместной жизни людей, всемерно стремилось развивать эти социальные структуры,

чем и поддерживало творческое горение нации.

Верховная власть России веками препятствовала поползновениям развалить её сословный строй и превратить его в хаос общегражданский.

Почти 200 лет к такому развалу звала демократическая идея, боровшаяся с монархической. Далёкие призывы выползавшего на Западе марксизма, гнавшие простолюдина на борьбу классов и утверждение обще-гражданского порядка, разбивались о стену Российского самобытного социального строя, в котором взаимодействовали сословия, как признанные государством союзы социальных групп, и классы, как ещё не признанные им такие же союзы. Верховная власть, держа связь с существовавшими сословиями и опираясь на них, шаг за шагом признавала и нарождавшиеся сословия-классы, ведя, скажем, постоянную законодательную политику как в отношении рабочих, так и торгово-промышленных деятелей. Набегавший с Запада инородческий и являвшийся свой доморощенный "класс" политических авантюристов, стремившийся создать общегражданское "государство", терялся и рассыпался в мощи Российского сословного строя, общий интерес которого выражал Государь, а интересы сословий – их представительства, особенно земское. Попытки крикливых демагогов-социалистов, стремившихся присвоить себе право выражать якобы от имени народа беспочвенные интересы общегражданской мешанины, разбивались вдребезги могучим политическим сознанием Верховной власти. И как они ни старались, развал социального строя и возникновение на его месте скопища социально не защищённых рабов не удавались, так как монарх являлся укрепляющей вершиной этого строя, куда доходил голос всех социальных групп, сберегаемых государством.

В истории России разрыв между Верховной властью и социальным строем, который мог бы привести к её узурпации "классом" партийных политиканов или бюрократов, также не происходил. В российском социальном устройстве никто не считал государство вотчиной одного сословия, но все сословия чувствовали в нём тесное единение. Теория западных философов, обосновавших идею владычества "буржуазии" над государством как будто осуществилась на практике. Но сразу же была "опровергнута" марксистами, выступившими с теорией "рабочего государства" и наметившими его захват "пролетариатом" путём введения большинства рабочего представительства, а затем и "рабочей диктатуры". Российская Верховная власть напрягала все силы для того, чтобы оградить все существовавшие и нарождавшиеся сословия, особенно рабочее и крестьянское, от бредовой и гибельной идеи захвата ими власти. Тому помогал нравственно-религиозный идеал русского человека, который уважал Волю Божию, проявлявшуюся в законах социального мира, глубоко сознавал тщетность мечты о полноте земного счастья, любил конкретное живое дело, а не отвлечённые, надуманные схемы человечества. Религиозный член нации, где бы он ни жил и что бы он ни делал, оздоровлял социальные группы и тем подводил социальный строй под воздействие религиозного духа нации.

Социальное обустройство России существовало до тех пор, пока оно крепилось и оживлялось духовным строем, истекавшим из Церкви. В том духовном строе, переполнявшем жизнь россиян невидимой благодатью, было величие государства и его вечность. В международных делах тот же духовный строй направлял национальную душу и её волю на нравственные нормы. Верховная власть, исполняя эти нормы, в отношении других держав не имела права: отказываться от своей независимости, ставить какую-нибудь власть выше собственной, отрекаться от войны и не защищать интересы своей нации, замышлять против неё измену или предательство в пользу других стран, расстраивать основы бытия своего государства.

Великая Россия большую часть своего исторического пути шла на подъём в материальном и духовном развитии. её откаты назад в том развитии бывали не раз, но устремлённый взгляд русской нации в Небо, где восседал её Божественный Вождь-Спаситель, давал ей сильную, превозмогающую волю, которая делала эти откаты быстро преходящими явлениями. О них Она помнила поначалу, сгоряча да летописно. Но помнила Она, никогда не забывая, что истина её в Боге!