ТРАГЕДИЯ ДИНАСТИИ БЕЗ ТРОНА

Республиканцы и революционеры девятнадцатого века достигли своей цели: троны поколеблены, большинство европейских династий - или свергнуто, или "отреклось", и из монархических государств сохранили свою форму только те, в которых власть монарха перестала быть властью и свелась к традиционной, хотя, может быть, и популярной в народе декорации...

Однако, этим принцип единовластия отнюдь не устранен из политической истории. Он, правда, утратил свою религиозную санкцию, характер законности и дух ответственности; он перестал быть источником мирного порядка, нравственной основы государства, явлением права и правосознания. Но зато он появился в новом обличии, в обличии произвола и разврата, партийной монополии, революционного заговора и террора; он стал источником тоталитарного строя, бесправия, угнетения и культурного разложения. Законные государи низлагаются и на их место становятся диктаторы и тираны.

Впрочем, республиканцы не имеют ни малейшего основания радоваться и торжествовать, ибо республиканские режимы не удаются: за исключением таких старых, можно сказать, "прирожденных" народоправств, как Швейцария и Соединенные Штаты, все республики - или вступают в длительный процесс переворотов, политического и военного разложения, или же явно тяготеют к диктатуре и превращаются в тирании. Кемаль Паша, Пилсудский, Хорти, Чан Кай Шек, Ульманис, Пятс, Сметона, Дольфус, Франко, Салазар, Перрон и др. являются диктаторами; Ленин, Сталин, Муссолини, Гитлер, Тито - выступают в качестве тиранов. И вот единовластие, подобно природе, изгоняется в дверь и вторгается в окно... Но вторгается оно обычно в таком искаженном виде и несет народам такие страшные тоталитарные извращения и унижения, что люди начинают помышлять о законной монархии, как об утраченном эдеме...

Наряду с этой трагедией народов развертывается еще иная трагедия - трагедия династий и монархов, утративших свой наследственный престол. Естественно, что эту трагедию понимают и чувствуют только монархисты.

Трагедия законного государя начинается с разрыва между его обязанностями и правами. Его права не признаются и революционно отменяются, его лишают власти, его заставляют отречься, его удаляют из страны. В сущности говоря - его приговаривают к смерти. Однако, законный государь (или его правопреемник) считает себя не просто носителем таких-то государственных "полномочий", наподобие президента республики, но пожизненно призванным и обязанным правителем своей страны. Монарх не может сложить с себя по личному произволению то религиозное призвание, которое возложено на него коронацией. Публично-правовые обязанности и политическая ответственность - вообще не погашаются людьми односторонне. Поэтому низложенный монарх - уступает внешнему насилию, но внутренно сохраняет верность своему призванию и своим обязанностям. А низложенная династия по-прежнему остается единым родом, призванным к замещению престола в данной стране. И монарх, и династия остаются пожизненно, как бы "на пикете" своего государства: - "стражами" его судеб, живыми органами спасения для своего народа.

Это неизбежно вызывает в душе монарха трагическое самочувствие: ибо ведет к бессилию государя перед лицом его религиозно-государственного призвания, к внешней невозможности исполнять свои священные обязанности.

Отсюда - гложущее чувство ответственности; - гневный, но беспомощный протест против насилия; - горечь отрыва от любимого народа; - желание помочь ему при отсутствии путей и средств. Возникает что-то вроде пожизненной ссылки, с которой надо внешне примириться, не приемля ее внутренно; - вечное пассивное созерцание революционных бедствий и тиранических унижений, а может быть, и прямого вымирания своего народа; и все это при воле к активной борьбе и при отсутствии точки для верного приложения этой воли...

К этой внутренней трагедии присоединяется целый ряд жизненных условий и отношений, которые увеличивают это духовное бремя и затрудняют его несение. Низложенный монарх не может не думать о том, что он, в сущности говоря, предан своим народом и своими приверженцами (монархистами): ибо народ не вступился за него в час восстания революционного меньшинства, но пошел за революционерами; он не оборонил его и в часы изгнания и смертной опасности. А приверженцы его, привыкшие видеть в нем источник власти, почестей, наград, подарков и субсидий, не захотели "компрометировать себя" сношениями с ним в час беды и опасности, не сумели спасти его, не захотели или не смогли создать для него, потерявшего, быть может, всякие средства к жизни, ни личной охраны, ни необходимого и достойного материального обеспечения... Они покинули его и спасали себя; а спасшись - или остались в стране (делать "карьеру" при революционном правительстве), или же ушли в эмигрантское рассеяние...

Далее, Монарх, потерявший свой трон, но сохраняющий верность своему народу и призванию, вынужден примириться с тем, что его объявляют "претендентом", - прилагая к нему название пошлое и пренебрежительное...

"Претендент" - есть что-то вроде отвергнутого и обиженного неудачника; или - сброшенного всадника, который все хочет и никак не может вскочить опять в седло... "Претендент" - что-то вроде просителя, которому вечно отказывают; это человек, которого лишили прав и привилегий и который бесплодно мечтает, чтобы ему вернули эти привилегии...

А между тем, законный государь ждет совсем не возврата "привилегий", он ищет не власти, а служения; он хочет совсем не почестей себе, а спасения, освобождения от тирании и возрождения для своего народа. Но люди не понимают его трагедии, меряют ее мерилом вульгарной политики и пишут о нем в газетах всевозможные сплетни и пошлости...

Все это усугубляется тем положением зависимости, к которому приводит его судьба. Если он вынужден покинуть свою страну, то он становится ищущим убежища эмигрантом и зависит от иностранных правительств, иногда враждебных его народу и его стране, а иногда прямо содействовавших его свержению. Если революция лишает его имущества и апанажа, то он вынужден искать приюта у своих иностранных родственников и тогда он становится в зависимости от них. Если же нет этих гостеприимных родственников, то начинается период унизительной бедности и прямых лишений, с зависимостью или от работодателей, или от дальновидных и всегда небескорыстных "меценатов"... Эти "меценаты", предвидя его возможное возвращение к власти, окружают его целою сетью политических интриг, обуславливая свою помощь "моральными векселями" и стараясь связать его национальными, конфессиональными, политическими или партийными обязательствами на будущее время. История знает примеры, когда воцарившийся монарх должен был впоследствии, во имя блага народа, отказаться от исполнения этих навязанных ему "обязательств" и вернуть себе свободу действия, на что коварные "меценаты", опираясь на подлую доктрину о допустимости "монархо-убиения", отвечали ему покушениями и убийством...

Монарх в изгнании не может вести самостоятельной политики, за неимением территории, армии, правительственного аппарата и средств. Он вынужден - или бездействовать, или просить согласия и "покровительства" у иностранных правительств, или же заключать секретные соглашения направо и налево в наиневыгоднейший для своего народа час. Вспомним, например, что Бурбоны (Людовик XVIII и его племянник, Герцог Ангулемский) с 1805 года до 1814 года девять раз скромно просили у императора Александра I помощи, или "службы", или прямо "покровительства",- и девять раз встречали или прямой отказ, или молчание; причем Император Александр титуловал Людовика XVIII в своих ответных письмах не "братом" и не "величеством", а просто "графом".

Не забудем еще, что активная политика требует точной и полной мировой осведомленности, для которой у правящего Государя имеется весьма разветвленный аппарат явной и тайной информации,- испытанный и верный... Монарх в изгнании лишен этого аппарата и всегда рискует стать жертвой своей недостаточной осведомленности или же безответственной и зложелательной дезинформации, особенно в наше время, когда мир кишит профессиональными диверсантами, интриганами и дезинформаторами, руководимыми из нескольких мировых центров и умеющими искусно приспособляться ко всякой среде и симулировать любые чувства.

Наконец, правящий Государь сам выбирает своих советников и сотрудников из всего состава своего народа, и советники эти знают, что государственное предательство наказуемо, тогда как Монарх в изгнании имеет дело с весьма ограниченным кругом эмигрантов, нередко вынужден довольствоваться теми, которые сами навязываются ему (нередко из честолюбия, карьеризма или по соображениям еще более неприглядным и непроглядным); ответственность этих лиц минимальна и лишена санкций и общение с ними предполагает величайшее личное доверие. Все это до последней степени затрудняет для монарха в изгнании всякую активную политику и усугубляет его личную политическую трагедию. Действовать с полной ответственностью он не может; действовать безответственно - он никогда не захочет. И чем больше территория и население его страны, чем сложнее ее проблематика, чем глубже переживаемая ею революция и чем менее другие страны и правительства разумеют особенности его страны, чем более иноземцы склонны насаждать "республику" и "федерацию" в монархической и унитарной стране, - тем затруднительнее и трагичнее его положение.

В подобном положении находятся ныне монархи и династии - России и Германии; королевств Баварии, Саксонии; Вюртемберга; великих герцогств - Бадена, Гессена, Мекленбург-Шверина, Саксен-Веймара, Мекленбург-Штрелица, Ольденбурга; и еще других пяти герцогств и семи княжеств repманского союза; далее - монархи и династии Франции (две династии), Австрии, Италии, Португалии, Югославии, Болгарии, Румынии, Албании, Турции, Китая и в значительной степени - Испании (две династии) и Бельгии.
Эта политическая трагедия, как и всякая жизненная трагедия, должна изживаться с величайшим терпением и тактом. Для восстановления династии на престоле должны назреть в самом народе внутренние - политические, нравственные и религиозные тяготения, способные проявиться активно и организованно; должен сложиться кадр монархистов,- людей чести, верности и государственного опыта; должна разложиться или просто рухнуть революционная или соответственно республиканская власть в стране; должна быть морально, политически и стратегически подготовлена международная конъюнктура. И, что особенно важно,- должна сложиться и окрепнуть вера в данную династию, как в духовный орган национального спасения и международного мира.

Все это - процессы медленного течения и органического характера, требующие от монархистов данной страны дальнозоркости, незапятнанных репутаций и величайшего политического такта.

Иван А. Ильин