Из
воспоминаний
Ф.В. Булгарина
о тайных обществах
Германии
Первая
идея о единстве
Германии возникла
в голове прусского
министра барона
Штейна, намеревавшегося
соединенными
силами всего
германского
народа ниспровергнуть
власть Наполеона,
возвратить
Пруссии ее
самостоятельность
и дать ей новые
силы, поставив
во главе всех
протестантских
германских
государств.
Для распространения
своих идей в
народе Штейн
поддерживал
сильно тайное
общество Tugend-bund,
т.е. Добродетельный
союз, учредившийся
в Германии для
противодействия
Наполеону и
для возбуждения
в низших сословиях
народа германского
патриотизма,
и старался
притом об уравнении
в правах с дворянами
среднего сословия
изданием закона,
по которому
всем жителям
государства
открыты были
пути к службе
и все места по
выдержании
экзамена каждым
искателем места
для доказательства
способностей
и образованности.
Эти избранные
люди из среднего
сословия
долженствовали
в нем распространять
идеи, порожденные
Штейном о единстве
Германии и
освобождении
ее от чужеземного
влияния. Но
главными движителями
новой пропаганды
Штейн избрал
германские
университеты,
которые издревле
были в Германии
то же, что сердце
и мозг в человеке.
Университетам,
состоявшим
в тесной связи
с писателями,
книгопродавцами
и всем, что только
принадлежит
или прикасается
к просвещению,
поручено было
посеять и возрастить
в народе ненависть
не только к
чужеземному
владычеству,
но даже к влиянию,
и распространить
мысль о единстве
Германии. Все
германские
правительства
пристали к
этому плану
Штейна, и если
явно не покровительствовали
Тугендбунду,
то терпели его
и помогали его
членам укрываться
от французской
полиции. Даже
осторожная
и благоразумная
Австрия по
убеждению
тогдашнего
министра графа
Стадиона (давно
уже умершего)
дозволяла
Тугендбунду
действовать
против общего
врага.
Важную
политическую
ошибку сделал
умный Штейн,
поручив частным
людям всех
сословий в
общем составе
тайного общества,
пещись всеми
зависящими
от них средствами
о преобразовании
Германии, дав
силу этому
тайному обществу
и представив
в будущем
неудобоисполнимые
и даже невозможные
планы! Профессора,
до тех пор известные
только в ученом
кругу, каковы,
например, Ян
и Геррес, превратились
в самых горячих
демагогов.
Писатели и
поэты принялись
провозглашать
новые германские
идеи, в различных
видах. Самый
остроумный
и самый пламенный
глашатай новых
идей был Арндт
и самые пламенные
поэты Тугендбунда
были Ульман
и Кернер. В
самое скорое
время идеи
Штейна укоренились
и расцвели в
Германии, и все
новое поколение,
так сказать,
всосало в кровь
свою новые
правила. Все
заговорило
о политике, о
народности,
о будущей
блистательной
судьбе Германии
- а к чему привело
это перевоспитание
немцев и соблазнившие
их льстивые
обещания, это
показал 1848 год!
Тайное общество
"Тугендбунд"
не принесло
никакой существенной
пользы, как не
может быть
полезным никакое
общество, действующее
во мраке. Если
Тугендбунд
доставил несколько
тысяч молодых
людей германским
войскам в 1813 и
1814 годах, то это
не великая
помощь. Помогла
Германии к
освобождению
от власти Наполеона
русская армия,
и при содействии
России вовсе
не нужно было
этого школьного
энтузиазма.
Поселяне и
граждане немецкие
и без патриотических
песен и высокопарных
возгласов пошли
бы на брань, по
призыву своих
правительств.
Напротив, толпы
охотников и
студентов,
взявшихся за
оружие, более
повредили
войскам ослаблением
в них военной
дисциплины
и распространением
де-магогических
правил, нежели
помогли своею
храбростью
в боях. Пруссаки
столь же хорошо
дрались при
Фридрихе Великом
под звуки Дессауского
марша*, как при
пении патриотических
песен Кернера.
Что внушали
юношеству
тогдашние его
коноводы, это
можно видеть
теперь по духу
главного из
них бывшего
профессора
Яна (Jahn), который
в престарелых
летах вылез
из норы своей
в прошлом году,
и в франкфуртском
собрании немецких
депутатов
горланил,
провозглашая
те же разрушительные
правила, которые
распевали за
сорок лет пред
сим. Повторяю:
крайне ошиблись
тогдашние
политики, дав
учебным и ученым
заведениям
политическое
направление.
Даже науки и
общественность
сильно пострадали
от этого политического
направления.
В университетах
и высших училищах
терпели ленивцев,
негодяев,
развратников,
провозглашавших
себя ревностными
германскими
патриотами
и имевших влияние
на юношество.
Главы тайного
общества заботились
более об умножении
числа своих
адептов, нежели
об их уме и
нравственности,
и буйство принимали
за мужество!!!
После низвержения
Наполеона и
освобождения
Германии от
всякого чужеземного
влияния правительства
увидели опасность
и старались
восстановить
прежнее спокойствие
в германском
народе, но уже
не могли усмирить
взволнованных
умов и разъяренных
страстей. С
Венского конгресса
пламя таилось
под пеплом, но
демагогическая
пропаганда
беспрерывно
раздувала пламя
- и наконец при
первом случае
пожар вспыхнул.
Восстали в
Германии враги,
вреднее и опаснее
Наполеона!...
Наполеон, усмиривший
революцию во
Франции и заставивший
самый буйный
народ повиноваться
своей воле,
часто повторял:
"Tout
pour le peuple, rien par le peuple"*.
* Эту
фразу нельзя
перевести
буквально. Она
означает, что
все должно
делать для
блага народа,
но не должно
допускать, чтоб
народ сам, против
воли правительства
действовал
в той же цели,
потому что он
всегда
будет
обманут хитрецами
и пройдохами,
и вместо добра
найдет зло.
Теперь это ясно
доказано.
Теперь
все благомыслящие
люди воспоминают
о Наполеоне!
Кроме
тайного политического
общества, т.е.
Тугендбунда,
Германию отравили
религиозный
мистицизм, и
так называемая
трансцендентальная
немецкая философия.
Мистицизм
произвольным
и ложным толкованием
священного
писания приготовил
слабые умы к
коммунизму
и породил раздоры
между людьми,
исповедующими
одну веру, а
трансцендентальная
философия,
которой представителями
были Шеллинг
и Гегель, водворили
безверие. Шеллинг,
человек добродушный,
увлеченный
умствованиями
за пределы,
назначенные
рассудку, наконец
раскаялся и
с кафедры стал
провозглашать
ученье, ниспровергающее
прежние его
идеи; но Гегель,
хитрый, вкрадчивый
и уклончивый,
до конца жизни
своей умел
прикрывать
свое ученье
покровом
благонамеренности
и даже пользовался
особенною
милостью покойного
короля прусского,
истинного
христианина.
Дошло до того
в Пруссии, что
ни один ученый
не мог занять
место профессора
или старшего
учителя, если
не был гегелистом,
т.е. приверженцем
системы Гегеля,
а эта система
ничем не отличается
от системы
Спинозы, как
только умышленной
запутанностью
изложения.
Гегель возобновил
забытую секту
пантеизма,
столь же противную
деизму, как и
христианству.
Философическая
система Шеллинга
вела к сомнению,
а система Гегеля
уничтожала
самобытность
отдельных
существ и частей
Вселенной,
сливая все в
одно целое! По
счастью, в самой
Германии немногие
понимали существо
и тайную цель
философа Гегеля,
хотя волею-неволею
каждый прославлял
систему. Вне
Германии превозносили
Гегеля и Шеллинга
из тщеславия
и фанфаронства,
чтоб прослыть
учеными, и люди,
которые не
знали настолько
немецкого
языка, чтоб
понимать немецкий
водевиль, толковали
печатно и изустно
о немецкой
философии по
нескольким
тетрадкам
(compendium), вывозимым
из Германии!
Но в Германии
были толкователи,
изучившие
основательно
эти философские
системы под
руководством
самих основателей,
и эти-то толкователи,
заглушая в умах
и сердцах все
предания, все
прежние связи
с гражданским
обществом,
посеяли и развили
в новом поколении
дух безверия
и дикой независимости,
породивший
правила, проповедываемые
ныне так называемой
красною республикою.
Булгарин
Ф.В. Воспоминания,
изд. М.Д. Ольхина,
СПб.,
1846-1849. Часть VI, гл. V.
БѢЛАЯ
ГВАРДIЯ № 2, г.
Кiевъ.