Иван Солоневич

МОНАРХИЯ И ШТАБС-КАПИТАНЫ

В пасхальном обращении Главы Российского Императорского Дома Великого Князя Владимира Кирилловича сказано: «Нынешняя власть за двадцать два года страданий народных залила потоками крови Родину нашу, довела Ее до небывалого обнищания и продолжает предавать интересы страны на пользу III интернационала. Бессмысленно верить в ее перерождение во власть национальную, и нельзя ее признать хранительницей государственных рубежей и защитницей интересов России.

Эта анти-русская власть, учитывая опасность нарастающего из недр народных спасительного национализма, силится направить здоровое устремление народа в русло своих отравляющих душу идей. Те, кто верит в достижения нынешней власти и готовы усматривать в ней как бы преемницу созидателей русского величия - в своем заблуждении не встретят сочувствия Моего. Интернациональная коммунистическая власть останется до конца своего врагом России и ее народов. Не может быть примирения и соглашения с богоборческой лже-народной властью.

Кто отождествляет с нею Русский народ, приносит ему и России только вред». Эти слова ликвидируют то, самое тяжелое и самое неправдоподобное, что было в истории русской эмиграции: попытки морально связать Династию с большевизмом, организовать международную поддержку большевизма путем спекуляции именем Династии, вести от имени Династии пропаганду советских достижений, советской эволюции и советского национализма.

Читатели «Нашей Газеты», вероятно, помнят, как я с первых шагов своей эмигрантской жизни восставал против этой чудовищной попытки.

В течение долгого ряда лет эта линия, неправдоподобная и противоестественная, ни разу не была дезавуирована. Это сделано сейчас. С моей, с подсоветской, точки зрения дело заключалось, собственно говоря, вовсе не в том, что существование второй советской партии создало непереходимое средостение между Династией и монархическим зарубежьем. Дело заключалось в угрозе неизмеримо более реальной и неизмеримо более трагичной: в возможности полной дискредитации и полного срыва династической, а может быть, и монархической идеи в России.

С первых же шагов своей эмигрантской деятельности я объявил себя монархистом. Несколько раз повторял и повторю еще раз: мой монархизм имеет очень мало общего, а иногда и не имеет ничего общего, с теми эмоциональными факторами, которые определяют монархические убеждения большинства правых кругов эмиграции. Лично я с идеей российской монархии не связан ни привилегиями прошлого, ни вожделениями на будущее.

В моих убеждениях очень мало эмоционального. В основном - это чисто логическое знание, построенное на всей сумме моих знаний о России вообще. В частности и в особенности - о России подсоветской.

Я достаточно хорошо знаю трагическую историю российской монархии за последние полтора века, чтобы оперировать терминами церковного кликушества. Мадам де Сталь определяла русскую монархию как абсолютизм, ограниченный цареубийством. Иоанн Антонович, Петр Третий, Павел Первый, Александр Второй и Николай Второй - пять Императоров Российских, погибших от руки убийц в течение около ста пятидесяти лет - по одному цареубийству на каждые тридцать лет. Конституция мадам де Сталь действовала, можно сказать, полным ходом. Действие этой конституции не следовало бы объяснять Божественным Промыслом. Нет также никакого смысла повторять историю с реставрацией Бурбонов.

Говоря короче, в вопрос о судьбах русской монархии я хочу ввести величайшую трезвость. Я знаю: для наших кликуш всякая трезвость эквивалентна хамству. История для них не существует. Кровавые и тяжкие уроки истории их не научили и не научат ничему. Потомки цареубийц, потерявшие свои поместья, будут кощунственно молиться о «благочестивейшем и самодержавнейшем» и будут обвинять в атеизме тех людей, которые не все свои надежды возлагают на молебны.

То, что говорят наши монархические организации и органы, вот, вроде «Царского Вестника», - есть сплошное кликушество, позорное для лиц мужеского пола, населяющих жилищную площадь мiра, загаженного и взбудораженного мiровой войной и коммунистической революцией. Да, мы можем забыть о цареубийствах прошлого. Гарантирует ли это Россию от цареубийств будущего? Да, мы можем забыть об ошибках Династии в эмиграции. Гарантирует ли это, что об этих ошибках нам не напомнят другие? Эти другие нам о них обязательно напомнят. Забвением мы не достигнем ровно ничего.

Мы живем в мiре, наполненном жестокой борьбой наций, идей, самолюбий, религий, форм правления, экономических интересов, территориальных вожделений и прочего. Ничто в этом мiре не делается само собой.

Так называемая стихия - только псевдоним, под которым скрываются сознательные и обдуманные усилия людей, опирающихся на реальные или на воображаемые интересы наций. Октябрьская революция не наступила сама по себе: ее долго и упорно готовили тысячи и десятки тысяч так называемых лучших умов человечества. Российская монархия, при всей ее многовековой инерции, тоже держалась не сама собой, и уж, конечно, сама собой восстановлена быть не может. Для ее восстановления нужны сознательные и продуманные усилия очень многих людей, опирающихся на жизненные и - для меня - неоспоримые интересы народных масс России. Восстановление российской монархии возможно только в результате борьбы, в результате сознательных и продуманных усилий русских людей по обе стороны рубежа. По эту сторону рубежа таких людей у нас очень мало. По ту сторону рубежа имеются великие потенциальные возможности, еще неоформленные в яркий и ясный политический символ веры. По эту сторону рубежа преобладает кликушество во всех его видах. Для борьбы за русскую монархию это кликушество не дает абсолютно никакого оружия. Оно является только грузом, правда, не очень тяжелым, но чрезвычайно неудобным. Оно будет оружием в руках наших врагов. «Царский Вестник», союз дворян, вторая советская партия и прочее в этом роде уже позаботились о том, чтобы в руки врагов русской монархии дать очень сильное оружие. В нужный момент это оружие будет использовано, - тут не может быть никакого сомнения. Уровень политической и пропагандической деятельности наших врагов настолько выше нашего собственного уровня, что на этот счет лучше будет не питать решительно никаких иллюзий. Так, наши враги несомненно используют союз дворян для своего обращения к крестьянской массе: «вот, видите, монархия опять хочет посадить на вашу шею дворян и помещиков». Было бы величайшей наивностью предполагать, что этот довод не будет использован. Он обязательно будет использован, и к этому доводу мы должны быть готовы. И ко многим другим в этом же стиле.

* * *

В этой статье я не буду говорить о монархии вообще. Я исхожу из того предположения, что наши штабс-капитаны - монархисты, независимо от того, какими стимулами продиктованы их монархические убеждения. Я только попробую проанализировать: а) наши исходные стратегические позиции и б) наш будущий театр военных действий за монархию. И начну со второго.

Само собой разумеется, что у меня нет никаких статистических данных, касающихся монархических настроений в России. Здесь я только передам выводы из моих наблюдений, - по мере моей возможности, освобожденные от всяких моих личных симпатий и антипатий. В эти наблюдения люди могут верить или не верить и, не веря, могут поставить перед собой вопрос: в какой именно степени оказались неверными мои остальные наблюдения, касающиеся СССР? Ежели они признают, что остальные наблюдения оказались верными, то, принимая во внимание и мое социальное происхождение, и ту чрезвычайную резкость, с которой я выступал против некоторых представителей Династии, - у этих людей едва ли будет основание предполагать во мне какое бы то ни было личное освещение.

Итак, я утверждаю, что подавляющее большинство русского крестьянства настроено монархически. Я едва ли ошибусь, если скажу, что взрослое крестьянство, и великорусское, и белорусское, и малорусское, настроено монархически целиком, на все сто процентов. По моим наблюдениям, в которых я, впрочем, не очень уверен, монархически настроено и грузинское крестьянство. Как известно, до революции Грузия была самой социал-демократической страной в мiре. Каким образом политическая идея сверхпролетаризированных мiровых центров угнездилась на виноградниках Грузии, - принадлежит к числу великих исторических тайн, еще более глубоких, чем пресловутая железная маска. После реализации пролетарских догматов на практике, после коллективизации, раскулачивания, подавления грузинского мятежа, грузинское крестьянство шарахнулось вправо. У него не было даже того слабого утешения, которое сваливает советские грехи на совесть русского империализма. Джугашвили, Енукидзе, Орджоникидзе, Микоян, теперь еще и Берия - причем здесь русский империализм? У одного из иностранных писателей я прочел фразу о том, что сталинское раскулачивание вызвано кочевым духом, угнездившимся в психологии древнего кочевника Сталина. Грузинский мужик лучше, чем иностранный профессор, знает, что на памяти истории ни Сталин, ни его предки никогда не кочевали, а сидели по горным долинам. Во всяком случае, лично я в 1931 и 1932 году в Гергебиле, в Кутаисе, в Местии, Джвари кое-как разговаривал с грузинскими мужиками, которые после соответствующего излияния неизменно ставили вопрос: «когда же, наконец, придет царь?». Это делалось без всякой агитации с моей стороны.

Для всего российского крестьянства царское время - это есть потерянный по неразумию рай. Иногда идея монархии облекается в религиозномистические формы, и призрак царя-мученика как-то сливается с великой тенью Христа. Иногда идея монархии формулируется чрезвычайно ясно и четко как экономическая и политическая необходимость для крестьянства. Иногда мужицкие формулировки подымаются над интересами «своей землицы» и ставят вопрос об обще-национальных интересах: «без царя чи поделят, чи подохнем», - разговор с мужиком в Малине Киевской губернии.

Призрак бродит по России. Этот призрак находится абсолютно вне всякого сомнения. В этом призраке, может быть, больше силы, чем во всех других политических движениях России. Этот призрак находится в скрытом, так сказать, латентном состоянии. Проявления его бывают причудливы и парадоксальны. Осенью 1932 года на станции Берикей, к северу от Дербента, я угощал махоркой какого-то беспризорника лет этак четырнадцати. Беспризорник был грязен, голоден, бос и рван. Вшивое тряпье «не достигало половой зрелости». Сквозь дыры этого тряпья просвечивало грязное, посинелое от холода и, видимо, много и жестоко битое тело. Я ему посоветовал пойти в детскую колонию - «а то ведь так подохнешь с голоду». Беспризорник скривил свою грязную рожу и ответил: «ну, и хрен с ним, до царя все одно не доживу». - «А что тебе царь?» - Беспризорник выругался. «Ишь ты, очкастый, а не знаешь»...

Я, конечно, знал. Но я весьма сильно сомневаюсь в том, чтобы Великий Князь Владимир Кириллович знал бы о тех надеждах, которые, совершенно независимо от его желания или нежелания, возлагают на него даже и советские беспризорники. О советском мужике я уже не говорю.

На юные плечи Великого Князя история возложила поистине чудовищную ответственность. О монархических настроениях русского крестьянства упоминает и немец, бывший коммунист, Карл Альбрехт, и корреспондент «Социалистического Вестника», и изредка даже и «Последние Новости». Но при этом говорится, что пролетариат весь настроен против монархии.

Это отчасти верно, но только отчасти. Действительно, кондовой и наследственный пролетариат, по преимуществу петербургский, настроен, я бы сказал, республикански. Но здесь нужно сделать несколько оговорок.

Во-первых, тот же пролетариат, попадая в концлагерь, перековывается в два счета. Мои пролетарии из кабинки монтеров («Россия в концлагере») оказались стопроцентными монархистами. Во-вторых, - а сколько его осталось - вот этого кондового пролетариата, не попавшего в концлагери? Советская статистика оперирует двадцатью миллионами. Не меньше восемнадцати миллионов из них - это недавние выходцы из деревни, и причем не какие-нибудь, а по преимуществу кулацкие. Это те - в порядке хронологическом - кулаки, подкулачники, середняки, которые один за другим бежали из деревни в город, скрывали под профсоюзной книжкой свое непролетарское происхождение, вот те, которые сыплют битое стекло в подшипники, всовывают стальные болты в каландровые машины и, вообще, стараются гадить советской власти, где и как только это возможно.

Они развили в себе потрясающую способность к мимикрии, и из них не вытащишь ни одного лишнего слова: это каменные люди. Это основные кадры грядущей всероссийской резни: эти будут резать без никаких. Их пятнадцать-восемнадцать миллионов, они сидят в городах и жилкоопах, и один из них говорил мне:

- А у нас, товарищ Солоневич, все, как на ладошке. Вот, скажем, наш жилкооп. А в ем, скажем, у товарища Гиткиса дополнительная жилплощадь. А почему у его этая жилплощадь? - в чеке работает. Справку в жилкооп принес. Вот мы все и знаем, - никуды не спрячется.

Так что не только генералы, но даже и пролетарии бывают разные.099;е.

<* * *

Интеллигенция, как общее правило, настроена технократически. Это будет приблизительно та идея служилого слоя, которую я проповедую здесь в эмиграции, но с оттенком, я бы сказал, республиканско-корпоративным.

Старшие слои этой интеллигенции, т. е. по преимуществу довоенный слой, вполне приемлют конституционную монархию при том условии, что все еврейство будет поголовно или выселено или вырезано, - для ближайшего времени несколько утопическая предпосылка. Новая советская интеллигенция никаких монархических настроений не имеет. При хорошо поставленной пропаганде этому слою не так трудно будет доказать чисто техническое преимущество монархии перед всеми другими существовавшими и существующими формами организации верховной власти. Но ни с какими религиозными идеями к этому слою подойти нельзя. Во многих отношениях это решающий слой, но он абсолютно безрелигиозен.

С его настроениями соприкасаются и настроения командного состава армии. Но тут я должен оговориться. Это та область, о которой я информирован хуже всего. И это тот слой, с которым труднее всего «поговорить».

Хотя бы уже по одному тому, что потребление спиртных напитков в среде красного офицерства сведено до какого-то невероятного минимума. Мы как-то всей нашей семьей еще в Гельсингфорсе вспоминали, случалось ли нам хотя бы раз видеть на улице пьяного или подвыпившего красного офицера, - нет, не случалось никогда. Совсем неплохой пример для наших традиционных банкетистов. Настроение у командного состава чрезвычайно патриотическое, скрыто-антисемитское, но о монархическом я не слыхал ничего.

Такова объективная и не от нас зависящая картина. Из нее можно сделать только такой общий вывод. Русское крестьянство, то есть подавляющее большинство населения России, является почти единственной и единственно надежной опорой монархии, - как это, впрочем, было всегда. Но крестьянство, как это было всегда, элемент политически пассивный. На поверхность истории оно выступает активно только в катастрофические периоды национальной жизни. Крестьянство выступит активно в период российской контр-революции, но не нужно строить себе иллюзий. Если оно не успеет организоваться - а у него на это очень мало данных - то стадвадцатимиллионная крестьянская масса сейчас же кинется к своей земле. Я раньше думал, что эта земля, ныне колхозная, будет делиться по преимуществу оглоблями. Но книга М. З. Никонова-Смородина меня переубедила, - повидимому, дело обойдется без оглоблей. Во всяком случае, мужик при первой же возможности плотно вгрызется в свою землю, и если ему никто мешать не будет, то от этой земли его уже не оторвать.

Как активная политическая величина он надолго сойдет с национальной арены, - во всяком случае, до тех пор, пока ему не удастся оформить себя идейно и организационно. Однако, мужик твердо убежден в следующем: пока не будет царя, ему, мужику, работать спокойно не дадут. Монархия в его глазах является, в частности, лучшей гарантией его земли, его труда, его спокойствия. Но, повторяю, период непосредственного, активного и, вероятно, очень бурного участия крестьян в политической стройке новой России будет коротким периодом. Неотвратимые экономические потребности, тяга к земле и страх перед голодом притянут мужика к его будущим столыпинским отрубам.

Таким образом, ту мысль, которая благоразумно предоставляет российской монархии какую-то роль только «после всего этого», я считаю мыслью в корне ошибочной. В корне ошибочна и мысль, что будущей национальной власти придется заняться кровавой чисткой большевицкого наследия. Повторяю еще раз: кровавая чистка произойдет и без нас, и до нас. Никакая национальная власть еще и сконструироваться не успеет, когда все будет кончено. Вот эти самые дяди, которые сидят по жилкоопам и мотают себе на ус всех других дядей, имеющих дополнительную жилплощадь, партийные билеты или удостоверения о том, что какой-то Гиткис состоит на такой-то и такой-то работе и поэтому имеет такие-то и такие-то права и преимущества, - эти дяди никакой национальной власти ждать не будут. Они «все это» сделают в два счета. Так что старушка Европа даже не успеет как следует возмутиться. Словом, вы услышите по радио сообщение о падении режима и туманные намеки на то, что где-то идут какие-то там беспорядки. И лишь на много позже мы узнаем, что два дня таких беспорядков дали цифровой итог, превышающий итоги мiровой войны.

Никакой национальной власти заняться этим не придется. Самое реальное, на что можно рассчитывать, это вот что. Первым словом национальной власти должно быть следующее: «кончено». Первая задача - это борьба с анархией и самосудами. И, для удовлетворения народной совести, коронные суды для тех немногих, кому удастся избежать народного суда... Согласитесь сами, что вот это слово «кончено» в устах монархии будет звучать неизмеримо более убедительно, чем в чьих бы то ни было иных. Ибо, если это слово скажет товарищ Сидорчук, то ни один русский человек, помнящий сталинский опыт железного единства ленинской партии, - ни в какие «кончено» не поверит. У Сидорчука, если даже он будет один, неизбежно появятся свои собственные Троцкие, Тухачевские и прочие Ягоды и ягодки, из которых каждый будет рассуждать: а чем я хуже Сидорчука? Сидорчуку ничего, кроме резни, не останется, - какими благородными намерениями он бы ни был исполнен.

Нельзя брать пример с Германии Адольфа Гитлера. Адольф Гитлер в течение долгого ряда лет имел возможность вести свою пропаганду, вербовать своих сторонников, проповедывать свою идею и стать человеком, известным не только всей Германии. А кто будет знать Сидорчука? И вообще, во всех расчетах на будущего Сидорчука нужно иметь в виду следующее: этого Сидорчука сейчас не знает никто и знать не может.

Все те люди, которые известны подсоветской печати, уже в очень сильной степени дискредитированы вот этой самой известностью. Умозаключение советских масс чрезвычайно просто. Ежели большевики рекламируют Иванова, то, значит, этот Иванов сволочь, и больше ничего. Следовательно, никакой Сидорчук никаких масс за собой иметь не сможет. Следовательно, тому же Сидорчуку монархия, по выражению «Возрождения», будет нужна, как воздух. Ему нужно будет опереться на нечто, по мере возможности бесспорное, чтобы устоять перед другими Сидорчуками, Тухачевскими и прочими. Короче говоря, для того, чтобы его не зарезали. Возможность российского повторения биографии Муссолини и Гитлера исключается почти полностью. Я уже не говорю о том незначительном факте, что фашизм и национал-социализм появились до революции и остановили ее. У нас все это будет после революции. Конечно, итальянская и германская формулировки говорят о фашистской и национал-социалистической революции. Но с нашей точки зрения, какая это, прости Господи, революция? Ни резни, ни расстрелов, ни голода, ни грабежа... Нет, определение термина «революция» лучше предоставить нам. Уж мы-то ее, родимую, знаем.

* * *

Монархия выступает вне всякой личной конкуренции. Но, конечно, ей придется столкнуться с очень серьезной и очень жестокой идейной конкуренцией. Как сложится эта конкуренция, сейчас трудно сказать в точности. Но основные линии борьбы могут быть намечены уже и сейчас. Будет очень сильное республиканское течение в рядах потомственного пролетариата, который силен тем, что он сконцентрирован в одном месте и что свои политические симпатии и антипатии он может проводить в жизнь, так сказать, без отрыва от производства: высунулся на улицу и строй баррикады. Мужику для постройки контр-баррикады необходимо бросить свой посев, трепать тридцать верст до уездного города и, прибыв в уездный город, убедиться в том, что уездных площадях никакие вопросы не решаются. Подавляющее большинство новой советской интеллигенции - вероятно, процентов под девяносто - будет охвачено жаждой создания нового государства, на совершенно новых технократических идеях.

О том, что это за идеи и что на них можно построить, эта интеллигенция и сама не имеет никакого представления. Командный состав красной армии, по всей вероятности, попробует поддержать какую-нибудь военную диктатуру по линии, так сказать, российского бонапартизма. Вопрос только в том, что кандидатов в Бонапарты не видать совсем. Якобинская армия била почти всех. Большевицкую армию били почти все. Победителей в ней нет никаких. Даже самые скромные кандидаты в победители и в Бонапарты - все ликвидированы в подвалах ОГПУ.

Я все-таки не думаю, что идея русской монархии, подпираемая снизу «рабоче-кретьянскими штыками», встретила бы со стороны командного состава очень заметное сопротивление.

Вопрос о русском еврействе в эти дни не будет играть ровно никакой роли. Еврейство, то, которое останется, и носа на улицу не высунет. Но вопрос о мiровом еврействе несколько более сложен. Очень недавно, когда Династия была связана со второй советской партией, дальневосточные и американские евреи стали сколачивать еврейско-монархический фронт.

Я еще не знаю, в какой именно степени пасхальное обращение Великого Князя отбило у них монархические симпатии. Но это - особая тема, тесно связанная с общим международным положением. Наши монархические круги, которые вообще, по складу своего характера, гораздо более склонны к словам, чем к работе, к знаменам, чем к танкам, или, по Куропаткину, к молебнам, чем к пулеметам, хотят видеть в монархии по преимуществу знамя. Я вижу в ней по преимуществу орудие, - самое мощное, каким мы только располагаем в борьбе за возрождение России. Люди, которые хотят поставить это орудие в почетный угол, оказывают очень плохую услугу и России, и монархии. Сейчас для каких бы то ни было почетных углов у нас нет времени, как нет времени для лукавого царедворства, для высокоторжественной лжи и для того кликушества, которое рядится и в ризы православия, и в знамя монархии. Все будет проверено суровой и беспощадной реальностью. Всякая наша ошибка будет раздута в сто раз и использована до мельчайших деталей. Если мы вспомним о том, как в предреволюционное время, даже из августейших салонов и даже по признанию кликуш из «Царского Вестника», шла та борьба против Государя Императора, которая окончилась цареубийством, то у нас не останется ни малейшего права закрывать глаза на борьбу, нам предстоящую. В этой борьбе обнаружится всякая неправда и всякая ложь. Оружие против этих ошибок и против этой лжи мы должны выковывать

заранее. Больше двадцати лет уже пропущено. Давайте поставим перед собой ясно, трезво и честно вопрос о том, что мы можем и что мы должны сделать для вооружения и восстановления основного стержня Империи Российской - ее монархии.

Я резюмирую основные положения моей предыдущей статьи. Исходя из бесспорного для меня объективного положения в подсоветской России, я считаю, что лозунг монархии нужно бросить в русские массы немедленно, через пять минут после переворота. Никаких «знамен» и никаких «почетных углов». Иначе мы выпустим из своих рук самое могучее орудие успокоения и упорядочения страны. За всеми попытками отложить вопрос о монархии, отодвинуть его в какое-то туманное будущее, когда все придет в порядок уже и без монархии, скрывается просто-напросто лицемерие. Это лицемерие имеет, по-видимому, только одно объяснение: люди, которые «признают» Династию, совсем не уверены в том, что это признание разделяет и русский народ. Они боятся, что лозунг монархии дискредитирует их самих в глазах подсоветских масс. Они хотят оставить за собой белоснежные ризы, каковые ризы в подходящий момент можно будет перекрасить в любой подходящий к моменту цвет; да, мы, собственно говоря, были монархистами; да, мы, собственно говоря, и против монархии ничего не имеем; но мы, собственно говоря, в лучшем виде можем обойтись и без монархии.

Одна такая ошибка уже была сделана. Я говорю о Белой армии. Не буду сейчас разбирать вопроса, кто в этой ошибке виноват. Может быть, вожди Белого движения, которые, как и наши нынешние «собственно говоря, монархисты», ничего не знали в настроении народа и не пожелали дать монархии даже и почетного угла, в каковой угол ее нынче предлагает поставить ген. Деникин. Может быть, Династия, в среде которой не нашлось достаточной воли к власти. Во всяком случае, это было ошибкой чудовищной, колоссальной и, по-моему, непростительной.

Большевики грешны многим. Но настроение масс, особенно в первые годы революции, когда еще не было аппарата власти, они старались учитывать с возможной степенью точности. Ленин непрерывно принимал всяких ходоков от крестьян и рабочих и беседовал с ними с глазу на глаз. Ежели бы наши историки и политики поменьше лазили бы по книжным полкам, а побольше - по деревням и заводам, их политические знания были бы неизмеримо более ценными. Какая-нибудь мужицкая фраза, выкованная из чугунного мужицкого языка, дает для понимания событий гораздо больше, чем толстые томы. Она выражает опасения или стремления, отталкивания и притяжения миллионных масс, решающих переломные моменты истории. Большевики и ловили, и сами конструировали эти фразы. И именно большевицкий главковерх, Лейба Троцкий, впоследствии, уже после разгрома Белой армии, злорадствовал над политической бездарностью ее вождей. Он утверждал, что если бы эти вожди догадались выдвинуть лозунг «кулацкого царя», то с большевицкой революцией было бы покончено. Но они не догадались. Думаю, что настроения народных масс я знаю не хуже Троцкого. И если мы сейчас снова не догадаемся - история России рискует пойти по всякого рода ухабам.

Поэтому давайте бросим книжные полки. Кстати, перелистывая сейчас всевозможные истории русской революции и Белого движения, я нигде не нашел ни одного слова об отношении солдатских и крестьянских масс к ген. Деникину. Я знаю это отношение по моим разговорам с солдатами еще во время войны. Оно формулировалось словом «кровосос» - термин, рожденный страшными потерями «железной дивизии». Этот термин в значительной степени определил отношение крестьянства к ген. Деникину, а, следовательно, и судьбы Белой армии. На книжных полках этого термина не видать. Книжные полки, даже самые добросовестные, неизбежно отстают от жизни на несколько лет. Поэтому Павел Милюков, один из крупнейших эрудитов современности, оказался так бессилен политически. Оттого Бенито Муссолини и Адольф Гитлер, которые «изучали политику» не по книжным полкам, а в общении с фронтовыми низами, ставят и выигрывают свои безошибочные ставки.

Все это я говорю к тому, что в попытках определить нашу политическую линию мы должны отказаться от всяких книжных конструкций. Мужицкие словечки неизмеримо более ценны милюковских томов: историю будут решать не милюковы, а мужики. Мужицкие чаяния все сходятся на монархии. И если мы снова струсим, если мы снова отодвинем монархию в почетный и пыльный угол, мы задержим восстановление России, может быть, на многие десятки лет.

Следовательно, монархия для нас не только то знамя, которое когда-то, в каком-то туманном, в каком-то неуловимо далеком будущем украсит кем-то другим построенное здание Империи Российской. Если это здание построит кто-то другой (если построит), то этот строитель, по всей вероятности, предпочтет обойтись каким-то собственным украшением. Для нас, как и для подавляющего большинства русского народа, монархия - это не только вывеска или приманка, а самый могучий двигатель в устроении и построении Империи Российской.

Теперь перейдем к другому вопросу: для нашей монархической деятельности - какие есть у нас орудия в руках и какие камни в печени. Один из самых тяжелых булыжников - младоросская партия, пасхальным обращением В. К. Владимира Кирилловича как политическое течение ликвидировано начисто. Казем-Бек неоднократно утверждал, что Династия - за него, и что без Династии младороссы - ничто. Сейчас основные положения младоросской партии дезавуированы начисто. Как политическое течение младоросская партия убита. Конечно, товарищ Казем-Бек еще постарается как-то извернуться и за локоть себя укусить. Может быть, не только себя самого. Есть локти более жирные и питательные. «Новое Русское Слово» от 11-го марта сообщает, что «А.Ф. Керенский весьма удовлетворен моральными и материальными результатами своей поездки по Америке, которые обеспечивают дальнейшее существование его журнала». Дальше газета сообщает о пресловутых политических обедах на бульваре Экзельманс, которые «возникли по инициативе младоросского лидера Казем-Бека и на которых участвуют люди разных политических направлений, от младороссов до социалистов-революционеров». Компания не великая, но очень теплая. Чрезвычайно возможно, что Керенский поделится с Казем-Беком не только вывезенными из Америки крохами политической мудрости, но и предметами более существенными. Локти бывают разные. От некоторых локтей можно откусить очень жирный кусок. Хватит на всех - и на Керенского, и на Казем-Бека, и на эсеров. Над столом рыцарей круглой чепухи витают тени наследников Якова Шифа, - как известно, из этих локтей наши сеятели «разумного, доброго, вечного» высосали не мало долларов.

Конечно, Казем-Бек будет изворачиваться. Конечно, вместе с ним будет изворачиваться и В. К. Дмитрий Павлович. Но это дело, по-видимому, конченное. Люди, которые неоднократно, отчасти искренно, но большей частью неискренно, упрекали меня в разложении эмиграции и в «травле» Династии, в недопустимых приемах полемики, может быть, нынче, после обращения Великого Князя, согласятся с тем, что все это делалось не совсем зря. Вторую советскую партию нужно было подрывать всеми способами, какие только имеются в нашем распоряжении. Почтительностью этого никак нельзя достигнуть.

* * *

Если мы собираемся оперировать идеей монархии не как знаменем, а как орудием, - перед нами встает другая и очень важная задача. Нужно очистить эту идею от всякого реакционного вожделения тех людей, которые совсем всерьез думают, что благодарное послесоветское население с поклонами принесет им ключи от их латифундий, от их титулов, чинов, привилегий и прочего в этом роде. Что вот настанет день, и снова будут и «Яр», и «Стрельна», и беззаботная жизнь хорошо откормленных животных из повествований Юрия Галича, и безответные солдатики, и сусальные мужички, и вообще то прянично-квасное бытие, о котором так сладострастно шамкают люди, это бытие проворонившие навсегда. Ничего этого не будет. Будет труд, упорный до жестокости, будет великая оценка всякой способности, всякого умения и всякого таланта. Будет труд огромный, созидательный и радостный, но на старых привилегиях нужно поставить крест. Нужно поставить крест на всем том вяземском, избяном и лубочном стиле, которым еще питается национальная часть нашей эмиграции. Этот стиль умер бесповоротно, как умерли маркизы галантного века или феодальные замки немецких Raubritter'ов - рыцарей разбойников.

Сейчас в этих замках общежития для отдыхающей немецкой молодежи, которая летом лазит по горам, а зимою ходит на лыжах. Французские маркизы и немецкие рыцари были, вероятно, очень поэтическими явлениями истории. В особенности, издали. Вблизи они были менее поэтичны. Они не вернутся, как не вернется довоенный русский стиль. Из деревянного, лубочного века Россия будет стремительными шагами переходить к железобетонному. Те, у кого в душе нет этого железобетона, - России не будут нужны. Может быть, потом, в дали веков, опять появятся какие-нибудь по-новому утонченные и по-новому вырождающиеся голубые маркизы, но до этого мы не доживем и для этого жить не стоит. Будет работа, и будет безмерно много работы.

* * *

Полное изменение всего стиля русской жизни является совершенной неизбежностью. Это изменение вызывается целым рядом факторов, которые уже и сейчас определились с полной и безусловной очевидностью. Совершенно исчез помещичье-дворянский слой, который определял собою тональность русской культуры и русской государственности. Этот слой уже не вернется.

Исчез влиятельный и мощный торгово-промышленный слой, который возродится очень не скоро, а в первые послереволюционные годы будет представлен чем-то вроде нэпманов советского периода. Исчез служилый слой, веками воспитывавшийся в определенном стиле государственности. В страшной степени ослаблена церковь.

Таким образом, над неоформленным глубочайшим крестьянским морем, пропитавшим собою и значительную часть пролетариата, нет никакой социальной надстройки, которая разделяла бы его монархические взгляды, нет никакого «приводного ремня». Советская интеллигенция, взятая в целом, поддержит монархию или под давлением народных масс, или в результате грядущих разочарований. Но всякое разочарование обойдется дорого.

В эмиграции активных монархических кадров нет вовсе. Отсутствие монархической интеллигенции и по ту, и по эту сторону рубежа есть самая слабая сторона монархического движения и самая сильная угроза будущему российской монархии. Было бы преступлением закрывать глаза на тот факт, что этот участок монархического фронта оголен вовсе. Именно на этом участке следует ждать прорыва вражеских сил.

Тот факт, что девяносто процентов русского зарубежья настроены монархически, не доказывает ровно ничего и ровно ничего не гарантирует. Усилиями целого ряда лет, целого ряда лиц, партий и организаций монархическое зарубежье оставлено совершенно без руля и без ветрил. Вот тут-то и скажутся ошибки и эмиграции, и Династии. Они скажутся безусловно и неотвратимо.

Средний русский зарубежный офицер, который говорит, что он монархист, совершенно не готов к какой бы то ни было идейной защите монархии. Когда он будет на посту земского начальника, педагога, коменданта города или полицмейстера, он, вероятно, не плохо выполнит свой долг и по адресу империи, и по адресу монархии. Но для того, чтобы он, монархист, попал на этот пост, нужно наличие монархического правительства, - иначе на ответственные посты монархистов не пустят. Значит, первым шагом монархического движения, как и всякого вообще массового движения, должно будет явиться «овладение массой». То есть, неоформленные стремления крестьянского моря нужно будет оформить и организовать, нужно будет продавить, отодвинуть или смягчить сопротивление тех групп, которые после советского эксперимента захотят проделать еще какой-нибудь и которые будут находиться в центрах страны. Значит, нужны четкие лозунги, ясная идея, агитационные доводы и организационные принципы. Ничего этого нет.

Зарубежный офицер не сможет отстаивать монархию вооруженным путем, даже если бы ему это приказал ген. Абрамов, по той простой причине, что вооруженные возможности зарубежья равны нулю. Идейно же этот офицер безоружен. Эмиграция эти двадцать лет - говорю о национальной эмиграции - воспитывалась в совершенно искусственной атмосфере, по крайней мере, лет на пятьдесят отставшей от современности. А если мы примем во внимание бешеные темпы этой современности, то это отставание трудно будет измерить каким-нибудь количественным коэффициентом. Техническая разница между русско-японской войной и той войной, к которой нынче готовится человечество, будет неизмеримо больше, чем разница между русско-японской войной и войнами Петра Великого.

За эти тридцать лет появились технические факторы совершенно нового качественного типа: танки, авиация, газы. То есть те факторы, каких не знала, кроме мiровой, да и то в зачатке, - ни одна война прошлого.

Так же стремительны и психологические сдвиги. Поэтому та фразеология, которою оперирует большинство наших монархических течений - устарела безнадежно и окончательно. Люди, которые говорят о монархии, почти неизбежно возвращаются к идеям, к образу мышления и к формулировкам середины прошлого века. Они просто не умеют говорить современным языком. Современный язык - для них это язык улицы, блатной жаргон, в лучшем случае литературная безграмотность. Современные идеи - для них только демагогия. Ясность и четкость мысли и языка - только грубость. Они не сморкаются. Они облегчают себе нос посредством носового платка. Тот факт, что на поверхность общественной жизни всех народов поднялись многомиллионные массы, что всеобщая грамотность, кино и радио бросили в эти массы целые водопады новых идей, нового мiроощущения, нового сознания своей, этих масс, ценности и самодовления, - все это прошло мимо эмигрантских салонов и кабаков. Все еще предполагается, что соответствующее возлияние за столом круглым или прямоугольным создаст в мiре какой-то новый политический факт. Все еще предполагается, что к этим массам, в особенности к русским массам, можно подойти с генеральскими «не рассуждать», что эти массы станут «смирно» и загогочут «здравжлавашпрссво». Все это, конечно, вздор.

* * *

Национальная эмиграция не только не научилась языку и мышлению современности, она отстала даже от того уровня, который был современным в 1913 году. Идейного «приводного ремня» от монархии к массам ни по ту, ни по эту сторону рубежа у нас не имеется.

За рубежом была сделана только одна такая попытка - это младоросская партия. Нужно отдать справедливость, это единственная из монархических группировок, которая говорила современным языком, оперировала понятиями современности и не была исполнена плотоядных вожделений реставрации. В ней было плохо одно, только одно. Основная идея этой партии заключалась в том, чтобы оттолкнуть массы от монархии. В эмиграции младороссам почти удалось достигнуть этого. Остальные монархические организации совершенно нечленораздельны. Монархизм «Царского Вестника» может вызвать даже у искренних монархистов и изумление, и отвращение в одно и тоже время, как это, после мiровой войны, после февральской и октябрьской революций, после фашизма, после национал-социализма, после катастрофы мiрового экономического кризиса, версальского договора, тридцатимиллионной безработицы, мозгового треста, в век радио и самолетов, теории относительности и условных рефлексов, мог еще сохраниться такой захолустно провинциальный стиль царево-кокшайского церковного старосты? Однако - сохранился.

В Париже заседает Высший Монархический Совет, составленный исключительно из крупнейших помещиков довоенной России. Эти помещики, взятые в отдельности, могут быть приемлемы и могут быть неприемлемы. Но взятые в качестве совета, да еще и высшего, да еще и монархического, они накладывают на идею монархии густую тень помещичьих вожделений. Организации фашистского типа (РНСУВ, РНСД, новопоколенцы, фашисты), всячески отдавая должное исторической роли монархии, - о ее будущей роли предпочитали или молчать, или говорить в очень туманных и уклончивых формулировках. Это есть результаты деятельности и Казем-Бека, и тех членов Династии, которые связали свое имя со второй советской партией. Конечно, нельзя же было садиться за один стол не только с Казем-Беком, но и с В. К. Дмитрием Павловичем - все-таки неудобно.

Итак, иждивением ГПУ, иждивением генералов, в ГПУ состоящих и в ГПУ не состоящих, вожделением всех лиц, чающих возвращения поместий, и усилиями прочего такого, весьма почтенного, полупочтенного и вовсе непочтенного люда, мы нынче остались абсолютно без всяких монархических кадров, сколько-либо пригодных для борьбы за монархию внутри России: внутри России на банкетах далеко не уедешь. Людей, которые могли бы разговаривать с послесоветским мужиком и рабочим, у нас вовсе нет. Людей, которые могли бы мало-мальски успешно выдержать, так сказать, агитационную конкуренцию с социал-революционными, социал-демократическими, технократическими и прочими агитаторами, - у нас совсем нет. Нет никакой мало-мальски толковой идеи об организации будущей, несословной, народной, железобетонной России. Ни умильная манная кашка «Царского Вестника», ни вожделения высшего монархического совета для России непригодны абсолютно. В этом не может быть сомнений даже на одну тысячную часть процента - здесь я оперирую абсолютной точностью.

Таким образом, фронт возрождения монархии может быть прорван вот на этом участке. С этой точки зрения новопоколенская установка имеет свои сильные стороны. В № 79 газеты Союза Нового Поколения «За Родину» помещен весьма пространный «ответ по существу» - ответ на мою статью по поводу непредрешенчества. К моему крайнему изумлению, этот ответ дан, действительно, по существу. Если исключить некоторые обходные движения по моему личному адресу и попытки приписать мне вещи, которые я никогда не говорил, - то это очень серьезный ответ. Я к нему вернусь. Пока только скажу, что, ежели бы и создалось положение, при котором немедленное восстановление монархии оказалось бы явственно невозможным (такое положение вовсе не исключается, как не исключается и ряд других катастроф), то это никак не освобождало бы нас от обязанности формулировать нашу монархическую идею и готовить объективные предпосылки для восстановления монархии. История России не исчерпается даже и ближайшими десятилетиями.

Я, как читатели, вероятно, уже заметили, лишен дара елейного славословия. И нынешнее положение Главы Императорского Дома я хочу оценить без всякой елейности. В очень схематическом изложении оно сводится к следующему: опереться не на кого. Ни одной действительно активной, действительно монархической организации у нас нет. На парижских банкетах - люди выпьют, разойдутся и будут считать свой долг перед Россией исполненным до дна. До последней капли. Если не крови, то, по крайней мере, вина.

Фашистские группировки еще не перестроились и, по крайней мере, в Европе, они очень слабы. Я не буду орать ура даже по адресу своих сотоварищей по национальному фронту. Денег нет. Перебиваются с хлеба на квас. Ничьей правительственной поддержки нет - все разговорчики об этом - ерунда. Наше штабс-капитанское движение наиболее обеспечено материально - штабс-капитанский фонд и мои гонорары, - но в масштабе политической работы это совершеннейшие гроши. Но и это движение находится еще в процессе организации. И на него опереться еще нельзя.

Новопоколенцы, наиболее организованные, - занимают уклончивую позицию. Нужно сказать честно, что для текущей политической работы у них для этой уклончивости есть достаточное основание: опыт второй советской партии еще слишком свеж.

Словом, дело обстоит плохо. Я знаю: констатация такого рода портит пищеварение, способствует разлитию желчи и распространению слухов о «подрыве». Конечно, сколь приятнее, сколь утешительнее и кольми покойнее твердить: все обстоит благополучно, давайте спать. И насколько хуже и неприятнее констатировать совершенно очевидный, но весьма беспокойный факт: дело обстоит совсем дрянь, и для сна ни за столами, ни тем паче под столами, время сейчас совсем неподходящее. Можно, конечно, сказать: все обстоит совершенно замечательно, давайте еще годик соснем. Но можно сказать и другое: дело очень плохо, и нужно работать с предельным напряжением сил. Предельное напряжение сил никому не нравится. Отсюда и «подрыв».

* * *

Наше штабс-капитанское движение мы и дальше будем вести, как движение, стремящееся к созданию идеи и костяка будущего служилого слоя Императорской России. Будут по дороге и другие задачи - они существуют и сейчас, но они не предназначены для печати. Не будем связывать Главу Императорского Дома нашими организационными претензиями. Мы живем в такое путаное время, в котором буквально каждый день скрывает всяческие неожиданности и сюрпризы. Мы можем рисковать неожиданностями. Глава Императорского Дома рисковать не может. Ежели лидер штабс-капитанов сорвется на каком-нибудь неудачном политическом зигзаге - это полбеды. Если сорвется Глава Императорского Дома - это может быть уже катастрофой. Будем делать свое дело и постараемся вложить в это дело все наши силы и все наши мозги. За двадцать лет спячки нам все равно придется отвечать России, как она уже отвечает и сейчас за ошибки старого правящего слоя. Всякий слой, который в какой-то степени хочет быть правящим, должен прежде всего сознавать свою ответственность перед Родиной и прежде всего свою собственную ответственность. Будем упорны. Если ход истории одарит нас приятными неожиданностями - то и слава Богу. Если на нашем пути он накидает всяческого бурелома - займемся расчисткой. И сквозь все, что нам предстоит пережить, будем иметь в виду нашу путеводную звезду - воссоздание Императорской России, великой и свободной, но не лубочной и лубяной, а стальной и бетонной.

«Наша Газета», апрель 1939 год