Арсений
Несмелов
ГЕОРГИЙ
СЕМЕНÁ
(ПОЭМА)
[1]
Суд.
Трибунал. На
местах для
публики
Так
называемый
цвет республики,
Опортупеенный,
в орденах:
Судят
соратника
Семенá.
Чу,
комсоставец
в мундире ЧОН’а,
Явно
соседкою увлечённый,
Шепчет,
рукою руки ища:
«Ладного
выловили леща!..
Им ли
шутить с Гепеу
и Чоном,
Белогвардейщине
и шпионам!..»
– Это
который же? –
«Вон, беляв,
Строго
насупился, зубы
сжав».
Дама,
со взором на
кавалере:
– Стало
быть? – «В тютельку:
к высшей мере».
[2]
Зал
затихает –
дыханье слышно…
Солнце
январское
блещет пышно
В окнах,
затянутых
крепким льдом;
Ало
заигрывает
со штыком
Красноармейца…
И тонким дымом
Пыль
золотится над
подсудимым.
– Имя?
– «Георгий».
(За датой – дата:
Образование…
там, тогда-то).
Тянется,
вьётся допроса
нить,
Вьётся
и крепнет, чтоб
саван сшить,
Впрочем,
без савана:
есть река, –
В прорубь,
нагого, с грузовика.
Парень
спокоен. В ответах
точен.
Только
задумчив как
будто очень,
Будто
душою уже не
здесь;
Что-то
святое в улыбке
есть,
Что-то
такое, что этот
взгляд
Сам
председатель
встречать не
рад.
Правозаступник…
Но он не мешкал.
Выпущен
более для насмешки
–
Отлопотал,
поклонился,
сел…
И
настораживаются
все,
От
председателя
до служителя:
«Слово
товарища обвинителя!»
Вот
он: в красивой
военной форме,
Самодоволен,
ленив, откормлен,
Вот
он, питомец
былой ЧЕКА, –
В воздухе
плавающая рука,
Пафос
газетной передовицы
И –
ограниченность
без границы!
Начал
с фашизма и
бойко крутит
О «буржуазной
бандитской
сути
Этого
фактора (стиль
какой!)
Контрреволюции
мировой».
И, отрываясь
от общих мест
(В сторону
юноши гневный
жест),
Скачет
уже по другой
тропе:
Он атакует
ВФП.
[3]
Тысячу
слов ворошит
в минуту:
Вспомнил
опричников
и Малюту,
Вычислил
тысячи тех
рублей,
Что
нам бросают
из-за морей,
Что
нам дают и уже
давали,
Чтобы
мы Родину продавали.
Вот и
картина фашистских
оргий:
Пьянство,
разгул… Семена
Георгий
Словно
проснулся –
глаза дерзки,
Сами
сжимаются
кулаки,
Шепчет,
всю душу в порыв
влагая:
«Слышишь
ли, Партия дорогая?..
Ты
негодяем оскорблена».
Муки
не вытерпит
Семена!
И, словно
веянье мощной
силы,
Шёпот
в ответ: «Я с
тобою, милый!
Светлый
мой мученик,
я с тобой,
Я над
тобою, мой голубой!..
Сердце
скрепи: как
бичом суровым,
Ты это
стадо ударишь
– словом!»
В трепете,
вновь в боевом
восторге,
Слышал
ли ты, Семена
Георгий,
Как
обвинитель,
со лба платком
Пот
вытирая, – поганым
ртом
Требовал
смерти тебе,
и зал
Руки
в плесканиях
развязал?
[4]
Встал.
На него со скамеек
– взгляды:
Так
из дорожного
праха гады
Смотрят,
– и яростию
ярясь,
И устремлённой
пяты страшась.
Этот
с насмешкой,
а тот со злобой,
–
Взгляды,
как алчущая
утроба
Волчья…
И в этот звериный
смрад –
Молния:
русский, открытый
взгляд!
Голову
поднял. И на
мгновенье
Сердцем
– в себя: удержать
кипенье –
В каждое
слово запал
вложить
И, как
гремящей гранатой,
бить!
Шёпот,
движение…
Тишина.
Слово
соратника
Семена.
[5]
«Слава
России! (На жест
салюта –
Скрежет,
шипение злобы
лютой).
Слово
моё – не мольба
к врагу,
Жизнь
молодую не
берегу,
Но и
в смертельной
моей судьбе
Миг,
как фашист,
отдаю борьбе!
Оргии?
Пьянство? Подачки
миссий?
Путь
пресмыкательства,
подлый, лисий?
Я возражаю
вам, прокурор,
–
Ваши
слова – клевета
и вздор:
Духом
сильны мы, а не
валютой!..
Слава
России!» – и
жест салюта.
«Годы
отбора, десятилетье…
Горбится
старость, но
крепнут дети:
Тщательно
жатву обмолотив,
Партией
создан стальной
актив,
И что
б ни сделали
вы со мной –
Кадры
стоят за моей
спиной!
Девушки
наши и парни
наши –
Не
обезволенный
день вчерашний,
Не
обессиленных
душ разброд:
Честный
они, боевой
народ!
Слышите
гул их гремящих
ног?..
Слава
России!» – салют.
Звонок.
«К делу!»
– Шатнулся
чекист дежурный.
Ропот
по залу, как
ветер бурный,
Гулко
пронёсся… и
– тишина.
Слово
соратника
Семена:
«К делу?..
Но дело мое –
Россия:
Подвиг
и гибель. А вы
кто такие?
Много
ли Русских я
вижу лиц?
Если
и есть – опускают
ниц
Взоры
свои, тяжело
дыша:
Русская
с Русским всегда
душа!
Знаю:
я буду застрелен
вами,
Труп
мой сгниет, не
отпетый, в яме,
Но да
взрывается
динамит:
Лозунг
«В Россию!» уже
гремит,
И по
кровавой моей
стезе
Смена
к победной
спешит грозе.
Тайной
великой, святой,
огромной
Связана
Партия с подъярёмной
Нищей
страною… Страна
жива,
Шепчет
молитвенные
слова
И проклинает
в тиши ночей
Вас,
негодяев и
палачей!..»
Зала
как будто разъята
взрывом:
Женщины
с криком бегут
пугливым
К запертой
двери… Со всех
сторон:
«Вывести,
вывести… выбросить
вон!»
И – медным
колоколом –
толпе:
«СЛАВА
РОССИИ И ВФП.!»
[6]
Ночь.
Бездыханность.
Кирпичный ящик.
Плесень
в углах. В тишине
щемящей
Неторопливый,
далёкий звук
Переговаривающихся
рук.
Пыльная
лампочка под
потолком,
Койка
с матрацем и
дверь с глазком.
Спал
и проснулся…
О, слишком рано,
–
Сердце
тоскует, оно
как рана.
Снилось
соратнику
Семена:
Входит
заплаканная
жена,
Вводит
за ручку с собой
малютку…
«Господи,
тягостно!.. Господи,
жутко!..»
Сел.
Упирается
мертвым взглядом
В дверь,
за которой
стучит прикладом
Стражник
тюремный…
отходит прочь.
«Как
коротка ты,
последняя ночь,
Как
бесконечна:
не встретить
дня!
Но не
осилишь и ты
меня!»
И за
пределы последней
ночи
Твердо
взглянули сухие
очи:
«Родина,
Партия, ты, жена,
–
Нет
уж соратника
Семена…
Жизнь,
уж земным ты
меня не томи,
–
Господи,
душу мою прими!
Смерть,
подойди с покрывалом
чистым,
Был
я фашист и умру
фашистом…
Что
это?..»
В пыль
– весь тюрьмы
утёс,
В солнечном
свете идет
Христос,
В кротком
сиянье нетленной
силы:
«Мученик
бедный мой,
мученик милый!»
По
коридору гремят
шаги,
Лязгает
ржавый замок…
Враги.