Рассказ П.Н. Краснова

Около спирта

Въ городѣ... не все ли равно въ какомъ городѣ, въ одномъ изъ многочисленныхъ маленькихъ городовъ, разсѣянныхъ по лицу земли Русской въ городѣ съ Петроградской и Кіевской улицами, мощеными большими плоскими камнями, съ злтатоглавымъ кубическимъ монастыремъ, въ темныхъ стѣнахъ котораго прорѣзаны длинныя и узкія окна, съ бѣлымъ о пяти куполахъ съ синими маковками соборомъ, и высокимъ костеломъ съ колокольней на горѣ, дружно прижавшисея къ собору, въ городѣ съ двумя синагогами, каменной и деревянной, въ городѣ, изрерѣзанномъ глубокой вонючей сухой балкой, по крутымъ скатамъ которой ютятся маленькие, бѣдные еврейскіе домишки съ пестрой бѣднтой красивыхъ большеглазыхъ оборванныхъ дѣтишекъ, вѣчно возящихся на кривыхъ крылечкахъ и верандахъ, былъ казенный спиртоочистительный заводъ и складъ виннаго спирта и денатурата.

И вотъ, съ того самаго дня, какъ пришли въ этогь городъ солдаты—всѣ достопримѣчательности города обратились въ ничто. Обломокъ стѣны храма временъ Гостомысла, курганъ, откуда по преданію, шопотомъ передаваемому евреями, выползла первая революціонерка—змѣя, ужалившая Олега, монастырь съ его фресками. изображающими Крещеніе Господне и Воскресеніе, не такъ, какъ у Иванова или Васнецова, или какъ это дѣлали старинные итальнскіе мастера вь родѣ Микель-Анджело, но тоже очень хорошо—съ фіолетовой рѣкою Іорданомъ, съ коричневыми крестящимиея людьми съ вывороченными пятками, поставленными параллельно одна другой, и съ Духомъ Святымъ величиною съ добрый аэропланъ, парящимъ въ ярко-желтомъ кругѣ во образѣ распластаннаго и приплюснутаго голубя,—все это, когда-то благоговѣйно показываемое и со вздохами сокрушенія разглядываемое, обратилось въ ничто.

Объектомъ всеобщаго наблюденія, мѣстомъ прогулокъ сталъ спиртовый заводъ и складь. Спиртовый заводъ не работалъ, но складъ былъ полонъ. И это слово «полонъ» звучало, какъ набатный звонъ.

Заводъ помѣщался на большой и пыльной дорогѣ, гдѣ мощеной, гдѣ просто убитой, со столбиками, отдѣляющими пѣшеходныя дорожки отъ мостовой, и съ маленькими буржуазными дачками, отступившими въ глубь зеленѣющихъ садовъ съ круглыми клумбами, въ которыхъ уже выметывали изъ зеленыхъ, сабель-листьевъ пучки бутоновъ лиловые большіе ирисы, и распласталъ свои темно-зеленые листья сѣ кроваво-красными стеблями Оleum rісіnі—касторовое масло.

И когда обыватели - и евреи, и хохлы, и русскіе, - проходили съ товарищами-солдатами мимо склада, они говорили важно и таинственно:

- Это казенный спиртовый складъ.

- Онъ полонъ спиртомъ.

- Виннымъ спиртомъ и денатуратомъ.

- Полонъ? - спрашивали пріѣзжіе.

- Да. Тамъ есть цистерны, въ которыхъ на лодкѣ по спирту можно ѣздить. Ужасно много спирта.

- Къ чему это? - спрашивалъ пріѣзжій. - Теперь вѣдь спирта ни-ни-ни...

- Въ Петроградъ возятъ. На пороховой заводъ, каждую недѣлю.

- Пьютъ тамъ? - участливо спрашивало нѣсколько голосовъ.

- Нѣтъ, - сухо отвѣчалъ обыватель, - порохъ готовятъ.

Солдаты были разные. Были старые, опаленные зноемъ, обожженные холодными вѣтрами, видавшіе бои жители окоповъ, безъ, малаго три года не знавшіе, что такое кровъ и спокойствіе. Были дружинники, проведшіе около года на земляныхъ работахъ,съ черными, загрубѣлыми, мозолнстыми руками - эти называли другъ друга больше «земляками» или «братцами» и съ трудомъ привыкали къ новому слову «товаришъ». Была молодежь, понаѣхавшая съ эшелонами изъ Россіи, шустрая, бойкая, дерзкая, съ «я» да «мы» на каждомъ словѣ, стрѣляющая словами «товарищъ», «товарищи» каждую минуту, развязно любезная, вычурно дисциплинированная, безъ, погонъ и поясовъ и часто безъ сапогъ.

По вечерамъ, по тѣмъ томнымъ, весеннимъ вечерамъ, когда молокомъ обливаются яблони и кислицы, сирень окутывается нѣжною зеленью, а дубъ одинъ стоитъ среди нихъ черный и корявый и какъ будто, старчески кряхтя, говоритъ: «нѣтъ, я подожду, я подожду», по вечерамъ, когда соловьи начинаютъ свои трели, и лягушки на болотахъ и на разливѣ маленькой рѣчушки, обратившейся въ море, настраиваютъ свои контрабасы и віолончели - солдаты толпами гуляли мимо склада, останавливались, засматривали и таинственно сообщали другъ другу:

- А вѣдь спиртъ.

- Спирть и есть.

- И много!... Страаасть!

- Вотъ бы черепушечку.

- Или полъ -ведерка.

- Вёдро на роту.

- Пустяки! Что для государства. Ничто! Какой убытокъ. Мы кровь проливали. А они спирта жалѣютъ, ироды!...

Подсылали купитъ. Сорокъ рублей за бутылку! Посылали съ записками: ротный требуетъ, господа офицера просятъ, врачу для лѣкарства. Но стража была неподкупна. Ни за деньги, ни обманомъ.

А между тѣмъ спиртъ постепенно охватывалъ вниманіе, колдовалъ мозгъ, мутилъ сознаніе всей этой людской массы. Чѣмъ-то страшнымъ, таінственнымъ, волшебно прекраснымъ рисовался спиртъ. Вставали какія-то смутныя, неясныя и въ прошломъ дивно прекрасныя волшебныя грезы о сладкомъ забытьѣ, о чудной нирванѣ, о золотыхъ снахъ. Одни, когда-то давно, три года тому назадъ, до войны испытавшіе, теперь вспоминали, и прошлое рисовалось имъ въ особенныхъ блесянщихъ краскахъ. Ясныя бутылки водки, стройные, алымъ сургучомъ залитые мерзавчики, закуска на столѣ, красныя лица, громкія пѣсни, душа нараспашку , радость безумная, счастье и гульба...

Давно того не испытывали. И, можетъ - быть, потому такъ скучно теперь, такъ тошно вспоминать боевую страду, и холодомъ могилы вѣетъ оть окоповъ.

Другіе, молодые, не испытавшіе сладости опьяненія, слушали эти грезы и мечтали и въ мечтахъ создавали себѣ картины какого-то особеннаго счастья, счастья неизвѣданнаго, таинственнаго и потому дивно прекраснаго.

Третьихъ манила нажива. Сорокъ рублей за бутылку!... Припрятать, а потомъ торговать. Жадные глаза считали бутылки и мысленно мокрыми отъ волненія пальцами листали кипы свѣжихъ ассигнацій. Много денегъ у народа, и всѣ эти деньги можно забрать... за спиртъ.

И гдѣ бы ни были эти люди, что бы ни дѣлали о чемъ бы ни говорили, мысли ихъ возвращались всегда къ одному къ спирту.

Они слушали рѣчи объ отношеніи къ войнѣ, о мирѣ безъ аннексій и контрибуцій, о недопустимости братаній с непріятелмъ, а сами думали о спиртѣ. Имъ говорiли объ Учреднтольномъ Собраніи, о твердыхъ цѣнахъ. О федеративной республикѣ, однопалатной, безъ прозидента, о буржуазіи и пролетаріатѣ, о капиталистахъ, ведущихъ кровавыя войны, и народѣ, уміирающемъ на этихъ войнахъ, а они думали объ одномъ - о спиртѣ, о спиртѣ, о спиртѣ...

Установился обычай ходить къ заводу съ котелками, ведерками, бадейками. Ходили солдаты, евреи, обыватели изъ пригорода и сосѣднихъ деревень. Точно ждали чуда. Ждали, что вдругъ откроются охраняемые часовыми погреба, или изъ нихъ фонтаномъ забьетъ серебристо-прозрачный, хрусталемъ сверкающій чистый винныій спирт…

- Ну, чего вы тутъ съ ведрамя таскаетесь? — говорили имъ смотритель и надзиратель.

- Мы ничего. Такъ.

- То-то, что такъ! Вѣдь все одно ничего не очистится.

- Намъ ничего и не надо, товарищъ.

- Такъ для чего бадейки-то взяли?

- А для чуда. Може, чудо выйдетъ какое... Вдругь...

И чудо вышло. Чудо случилось. Кристальной струей забилъ живительный фонтанъ, но принесъ съ собою но жизнь, а смерть многимъ людямъ.

Былъ томительный - жаркій полдень. Наверху, на горѣ, на базарной площади провожали эшелонъ. Шелъ шумный мигингъ. Рѣяли надъ толпою красныя знамена съ гордыми надписями, красные флаги, говорились зажигательныя рѣчи, повторялись святыя слова, задорно и властно, какъ бы зовя на бой съ тысячами враговъ звучала марсельеза и будила смѣлыя чувства, властныя, могучія требованія.

Ликующее «ура» гремѣло перекатами и пьянило сердца.

А въ это время внизу на пыльной дорогѣ стояли подводы, и грузили на нихъ тяжелыя бочки со спиртомъ. Желѣзныя двери погребовъ были открыты настежь, тянуло оттуда пьянящимъ запахом спирта, и часовые нервно похаживали вокругъ.

И вотъ въ, эту-то мирную идиллію нагрузки спирта вдругъ сразу попала толпа возбужденныхъ, горячихъ, потныхъ, людей. Только - что провожающіе протягивали мокрыя руки отъѣзжающимъ, только - что лобызались, только-что говорили святыя, братскія слова.

И вотъ очутились, съ пылающими головами, съ звуками все играющейся и играгающейся тамъ, на горѣ, марсельезы, у самыхъ бочекъ...

И, можетъ - быть, прошли бы мимо, если бы не пришло въ голову кому-то предложить остановиться и понюхать. Только понюхать...

А потомъ зашумѣли. А потомъ толпа стала напирать. Кто-то высрѣлилъ въ бочку - и вотъ такъ давно жданное чудо свершилось. Тонкой въ три линіи, струйкой потекла прозрачная влага, и къ ней бросились...

- Товарищи! Что же это!?... Крикнулъ кто-то отчаянно.

- Товарищи! Ужли стрѣлять, какъ при старомъ режимѣ?

Но уже были пьяные. Были сумасшедшіе люди. Девяносто-трехъ-градусный спиртъ выжигалъ внутренности страшнымъ ядомъ, люди въ безуміи и ужасѣ ворочали глазами и корчились въ предсмертныхъ мукахъ.

Ихъ корчи принимались за выраженія восторга, и бѣшено кидались уничтожать бочіки, вскрывать цистерны.

Какъ, изъ-подъ земли явились юркіе евреи съ ведрами, горшками и чайшками, а съ пригородныхъ деревень на телѣгахъ скакали крестьяне добывать золотую руду.

Сорокъ рублей за бутылку.

Пьянѣли сотнями, галдѣли, вырывали другъ у друга котелки, толпились и падали подъ ноги перепуганныхъ лошадей, били другъ друга, цѣловались другъ съ другомъ, орали пѣсни, отъ бѣшенаго восторга переходиди къ озлобленію и тутъ же умирали сь кровавой пѣной на губахъ.

Въ погребахъ были цѣлые бассейны денатурата. И люди прильнули губами къ фіолетовой, жгучей, отвратительно пахнущей жидкости и тянули ее полными губами, полнымъ ртомъ.

Слышались стоны, пьяныя пѣсни, проктятія, и на маленькомъ кусочкѣ земли толклись тысячи обезумѣвшихъ людей.

Кто-то догадался поджечь спиртъ.

Толпа ахнула и заревѣла, когда громадное голубое пламя метнулось изъ погребовъ и загорѣлись переплеты оконъ, потолокъ и полъ.

Вой пламени сливался сь ревомъ, хохотомъ, дикими возгласами и улюлюканіемъ толпы. Стрѣляли на воздухъ, стрѣляли по городу, вопили и стенали, видя богатство, уничтожаемое огнемъ.

Это была страшная побѣда спирта надъ дюдьми. Болѣе ста труповъ, какъ послѣ какого-то сраженія, лежало вдоль желѣзно-дорожнаго пути. Сто человѣкъ отдало свою молодую и кому-то такъ нужную, кѣмъ-то далеко любимую жизнь. За что?..

Два дня и двѣ ночи бушевало море огня, выжигая кругомъ всѣ постройки и тлѣя красными углями среди раскаленныхь желѣзныхъ цистернъ и исковерканныхъ трубъ и змѣевиковъ. И два дня ходила, шаталась и неистовствовала пьяная толпа, наводя ужасъ на всѣхъ обывателей.

Пьяные люди врывались въ мирные дома, перерывали имущество, толкали женщинъ, били дѣтей, искали спирта.

Въ погребахъ были цѣлые бассейны денатурата. И люди прильнули губами къ фіолетовой, жгучей, отвратительно пахнущей жидкости и тянули ее полными губами, полнымъ ртомъ.

Нужно было опохмелиться, нужно было затуманить мозгъ, заставить себя позабыть всѣ ужасы пережитого... Но далеко припрятали украденный спиртъ хищные обыватели, все еще надѣнсь на сладкую поживу - сорокъ рублей за бутылку!

Но ушли эшелоны. Распустилась сирень, наладились и спѣлись лягушечьи оркестры, оставшіеся солдаты покупали въ деревняхъ спиртъ по полтиннику за ведро. Больше не давали, а не продать стало страшно.

Холодный ужасъ мутною тѣнью пронесся сладкою весною надъ маленькимъ городкомъ, пронесся и оставилъ рядъ страшныхъ могилъ, горькое ѣдкое разочарованіе въ сердцахъ и мучительный ужасъ у обывателя.

- А что, ежели это все повторится снова? Что тогда будетъ? Что будетъ?...

По дорогѣ къ станціи, прикрытыя зазеленѣвшими деревьями стоятъ обгорѣлыя стѣны каменнаго зданія. Подлѣ у сарая сложены исковерканные огнемъ остатки металла. Трубы, цистерны, бидоны, желѣзныя ведра.

Двѣ женщины съ метлами и тряпками метутъ и прибираютъ дворъ. Лиловые ирисы цвѣтуть у рѣшетки, бѣлые гуси идутъ мимо, озабоченно гогоча, и за ними бѣгуть снизу желтые, сверху сѣро-коричневые. пушистые, забавные гусята. И никому нѣтъ дѣла, что еще такъ недавно «сатана тамъ правилъ балъ».

(Иллюстрированный журнал литературы «НИВА» №№ 27 и 30. 1917 год. Страницы 416-417, 448-451).