Дорофей Бохан

Батюшка

Было это в кошмарные месяцы гражданской войны.

То не была война в подлинном смысле, ведшаяся по всем правилам военнаго искусства распологавшими всеми средствами обороны и нападения.

Это было нечто первобытное.

И ужасное.

Никто не стремился к благородству в самом способе ведения операций, каждый думал об одном: скорее разбить врага, убить как можно больше его солдат, хотя бы хитростью, хотя бы изменой…

Все было дозволено в этой безумной войне…

И было страшно…

Однажды мы потерпели поражение…

Красные окружили наш отряд - в десять раз превосходя нас численностью и наши сдались.

Мы, офицеры, ничего не могли сделать со своими солдатами: слепой, животный страх, жажда жизни взяла у них верх над всеми соображениями, над принципом долга, над силою присяги.

Сдались…

Солдат увели куда-то, а нас, группу офицеров, человек в 30, заперли в каком-то сарае…

Был уже вечер, когда нас загнали в этот сарай.

- На разсвете вас разстреляют… - любезно заявил нам какой-то большевик, очевидно, комиссар - в кожаной куртке и со злорадством в напухших, тронутых трахомой глазах.

В сарае было темно и тихо.

- Неужели конец? - думалось мне… - Неужели придется так глупо, так нелепо погибнуть от пули большевика - погибнуть не в сражении, а под "стенкою", быть убитым, как бьют пойманных собак?

Кто-то зажег огарок свечи.

Колеблющийся свет вырвал из мрака ряд физиономий.

Одни лица были искажены страхом смерти, другие - были спокойны.

Кто-то даже начал напевать вполголоса солдатскую песню, кто-то громким шопотом молился…

Спокойнее всех был наш вождь - генерал Корнилов.

Он долго молчал, грустно смотря на колеблющийся свет еле мерцавшей свечи своими острыми, с монгольским, косым прорезом, глазами.

Наконец, встал…

- Господа, - сказал он своим обычным, ровным, спокойным голосом. - Нам осталось жить недолго - несколько часов; может быть, и того меньше… Помните, что вы - офицеры русской армии, и что если вам не дано было победить, покажите - что вы умеете достойно умереть… Такая смерть - труднее победы, но если так суждено - будем мужественны… То, что не дано было сделать нам - сделают другие…

Кончил… Сел…

Никто не ответил ему.

Только кто-то тихо застонал, а один генерал заплакал.

Больше я ничего не помнил.

Я забылся тяжелым, кошмарным сном…

Я видел, что стою над раскрытой "общей" могилой в ряду других офицеров, впереди стоит генерал Корнилов… Напротив - ряд большевиков с винтовками… Офицер подает команду…

И вдруг - случилось чудо: откуда-то, сзади, приходит священник…

Он поднял руку и тихо благословил большевиков - и те исчезли.

Затем подошел ко мне…

- Не бойся, голубчик, - сказал он мне шопотом… - Не бойся… Это не конец… Вам всем - еще не конец … Не дрожи… И всем своим офицерам, и генералу скажи, что это не смерть… Нет…

Я проснулся с тяжелым стоном… вскочил…

Вокруг было тихо…

Никто не спал, кто-то плакал… Сквозь щели в крыше пробивались лучи утренней зари… Генерал Корнилов сидел неподвижно…

- Господа, - дрожащим, нервным голосом крикнул я… - Это - не смерть!.. Мы не будем разстреляны!..

- Бедный… Помешался… - сказал кто-то.

Генерал Корнилов грустно улыбнулся и не проронил ни слова…

Я хотел еще говорить - но не смог…

Уже совсем разсвело, когда раскрылись ворота сарая, и громкий голос крикнул:

- Кто здесь, все выходи!..

- Смерть… Конечно… - Подумал я. - А что же сон?..

- Выходите, господа. Выходите!.. - Раздался веселый голос молодого офицера-казака.. - Красные отброшены… Нам удалось прорваться с двумя сотнями… Слава Богу, что нашли вас… Генерал Корнилов с вами?

- Здесь, - ответил генерал.

- Ваше превосходительство, времени терять нельзя. Лошади готовы… Если-бы не батюшка - мы не нашли бы вас.

- Какой батюшка? - Спросил я, вздрогнув, словно от электрическаго тока.

- Местный священник. Он не только сказал нам, что отряд разбит, но указал место, куда отведены пленные. Солдат мы уже освободили…

- А что с ним стало? Где этот батюшка?

Офицер не знал этого.

Мы тронулись.

Проехали не более версты, как казак-офицер указал на веселый домик около церкви…

- Вот дом этого священника. - Сказал он.

Я не мог удержаться, чтобы не подъехать к нему…

Дом был издали красив и весел - в действительности он подвергся грабежу…

Дверь была открыта.

Я вошел. Картина страшнаго разрушения предстала предо мною.

Ничто не стояло на своем месте.

На полу по всем комнатам валялась разбитая посуда, ломанная мебель, части одежды… Видимо, хозяйничали недолго, торопились уйти…

Открываю дверь в одну из комната - спальню - и останавливаюсь в ужасе…

На кровати лежал "мой" священник! То же лицо, борода, та же ряса…

И кровь, кровь на лице… Этой крови на лбу и виске не было, когда он приходил ко мне ночью… во сне…

Но то был он… наверное он…

И был уже мертв.

Я в ужасе бежал из этого страшнаго дома и с большим трудом догнал освободивший нас казачий отряд.

Д. Д. Бохан. Жестокия миниатюры // Виленское утро. 1926. № 1834, 6 ноября.