Георгий Агабеков

(из книги «ЧК за работой»)

Сталинская авантюра войны

Автор мемуаров - первый крупный советский разведчик-чекист, бежавший

на Запад. Был начальником восточного сектора иностранного отдела ОГПУ,

резидентом ОГПУ на Ближнем Востоке. В июле 1930 года открыто порвал со

сталинским режимом и вступил в контакт с английской секретной службой. Убит

агентами НКВД в 1937 году.

Организация экспедиции переодетых советских войск в Афганистан, как

известно состоялась. 800 отборных красноармейцев-коммунистов, переодетых в

афганскую форму и вооруженных большим количеством пулеметов и артиллерии,

были сконцентрированы на берегу Аму-Дарьи под городом Термез13' и готовились

к переправе через реку. Все баржи, каюки, моторные лодки со всей реки были

пригнаны туда же для переправы войск. Ранним утром эскадрилья из 6

аэропланов, нагруженных бомбами и с установленными пулеметами, поднялась с

Термезского аэродрома. Взяв высоту, аэропланы направились к противоположному

берегу реки, где находился афганский пограничный пост Патта-Гиссар,

охраняемый полсотней афганских солдат. Услышав шум моторов, афганские

солдаты выбежали из своих шалашей поглазеть на аэропланы, которые, как они

думали, направлялись в Кабул. Но они ошиблись. Аэропланы, сделав развернутым

фронтом два круга, снизились над постом и внезапно пулеметный сильный дождь

стал поливать несчастных солдат. Несколько брошенных бомб на глиняное здание

поста частью убили, частью похоронили под развалинами остальных. Только двое

оставшихся в живых добежали до соседнего рабата132 Сия-Герт (в 20 верстах от

границы) и передали ужасную весть. Все было сделано в течении десяти минут.

В это же время красноармейский отряд, спокойно погрузившись на лодки и

баржи, переправлялся на афганский берег. Гарнизон Сия-Герта в 100 сабель

быстро бросился к Патта-Гисару для выяснения положения, но в пяти верстах от

берега был встречен пулеметным огнем отряда и уничтожен. На следующее утро

Красная Армия была уже под стенами города Мазари-Шерифа133. Дальше

предоставляю читателю слушать очевидцев этой авантюры.

Пришел ко мне в ГПУ приехавший в Москву советский генеральный консул в

Мазари-Шерифе. Он был сотрудником Ташкентского ГПУ и по нашему настоянию был

назначен Наркоминделом в консулы.

-- Ну, расскажи, как вы там дрались с Бача-Сакау? -- спросил я его.

-- Ах, не напоминай мне про это грязное дело. Я никогда в жизни не был

в таком безвыходном положении, как в Мазари-Шерифе. Представь себе, меня

никто не подумал предупредить, и я абсолютно ничего не знал о готовящейся

интервенции. И вдруг однажды ночью меня разбудил слуга и сказал, что пришли

люди от губернатора, который просит меня немедленно придти к нему. Я был

удивлен этим ночным приглашением, но все-таки оделся и поехал. По дороге я

увидел, что на улицах повсюду бегали солдаты с винтовками; кое-где стояли

конные туркменские отряды. Во дворе у губернатора я нашел целый военный

лагерь. Я никак не мог понять в чем дело и делал в уме десятки

предположений. Меня встретил взволнованный губернатор Мирза Касым-хан, с

которым у меня наладились хорошие отношения.

-- Что же вы, господин консул, все время уверяли меня в ваших

дружественных отношениях к Афганистану, а на самом деле ваши аэропланы и

войска нападают на наши посты,-- сказал раздраженно губернатор.

-- Это, наверно, случайность, недоразумение какое-нибудь, если на нашей

границе что-нибудь произошло,-- ответил я, думая, что дело идет об обычном

пограничном инциденте.-- Вы мне пришлете завтра ноту, и я напишу в Ташкент,

чтобы там разобрались,-- ответил я.

-- Какое там случайное недоразумение, когда ваши войска заняли уже

Сия-Герт и наступают на Мазари-Шерифе,-- кричал губернатор.-- Двести наших

солдат перебиты, а вы говорите недоразумение.

Я слушал его обалдевший и не знал, что ответить. Наши начали войну с

афганцами, а меня, не предупредив, оставили здесь среди этих диких

туркменов. Черт знает, что со мной они теперь сделают,-- думал я про себя.

-- Я сейчас же командирую курьера к границе узнать в чем дело. Я

уверен, что тут, очевидно, недоразумение,-- сказал я и поспешил покинуть

губернаторский дом. На обратном пути в консульство меня сопровождали

откуда-то взявшиеся шесть джигитов, что еще больше убедило меня в том, что

они меня будут держать в качестве заложника.

Вернувшись в консульство, я сейчас же сел составлять доклад о моей

беседе с губернатором. Было уже часа четыре утра. Начинало рассветать. Вдруг

ночную тишину огласил артиллерийский залп и вслед за тем пошла пулеметная

трескотня. Я приказал запереть ворота консульства и вывесить наш флаг.

Стрельба продолжалась часа два, все более приближаясь к городу. Изредка

бухали орудийные выстрелы. Наконец, раздался еще один орудийный залп и вслед

за ним раздалось громкое "Ура". Как я узнал потом, наши выдвинули орудия в

упор городским воротам и одним залпом разбили их вдребезги. Пехота,

бросившаяся в город, забыла, что ей нужно было играть роль афганцев и пошла

в атаку с традиционным русским "Ура". К восьми часам утра все было кончено.

Город был занят отрядом, а афганцы частью бежали в сторону Таш-Кургана134, а

частью укрылись в ближайшей крепости Балх. После обеда я пошел в штаб отряда

к афганскому послу в Москве Гулам Наби-хану. Там же я встретил военного

атташе Примакова, который пригласил меня пройтись по городу. Вместе с ним мы

также посетили городские стены, которые по старинному образцу имели бойницы.

Все они были изрешечены пулеметным огнем. Повсюду еще валялись неубранные

трупы афганцев, в особенности у разбитых городских ворот, где кучами лежали

изуродованные артиллерийским огнем защитники города. По приблизительному

подсчету при взятии Мазари-Шерифе число убитых афганцев насчитывало около

3000 человек. Число потерь Красной Армии составляло единицы.

Вот что рассказал мне советский генеральный консул.

Другим очевидцем этой бойни был нелегальный представитель Разведупра в

Мазари-Шерифе, некто Матвеев.

-- Да, операция была проведена чрезвычайно грубо,-- рассказывал

Матвеев.-- Несмотря на то, что по отряду было отдано распоряжение по-русски

не разговаривать, после занятия Мазари-Шерифе на улицах сплошь и рядом

раздавалась русская брань. Наши аэропланы самым бесцеремонным образом, даже

не закрасив звезд на крыльях, ежедневно совершали полеты в районе противника

и бросали бомбы. Не исключена возможность, что кто-нибудь из иностранцев

сумел сфотографировать эти картины и тогда нам трудно будет отговориться.

- Особенно ужасные картины наблюдались после взятия Мазари-Шерифе,

когда отряд двинулся на Таш-Курган и дальше. Мне как военному представителю

пришлось также присоединиться к отряду. Из Мазари мы выступили на следующее

утро после его взятия и уже через два дня заняли Таш-Курган без всякого боя.

Всех попадавших по пути отряда жителей тут же пристреливали, чтобы они не

могли предупредить о нашем движении. Благодаря этой тактике, о нашем

наступлении в Кабуле стало известно лишь на седьмой день после взятия

Мазари-Шерифе. Оттуда срочно был выслан против нас 3000-ный отряд во главе с

военным министром Сеид-Гусейном. Мы их встретили уже за Таш-Курганом,

недалеко от Гейбака. Подпустив афганцев на дистанцию пулеметного огня, мы

сразу открыли ураганный огонь. Прицелы были взяты заранее. Люди валились,

как скошенные. Через полчаса отряд Сеид-Гусейна бросился вспять и забежал в

горное ущелье. Тут мы их стали крошить артиллерийским огнем. Из 3000

спаслись не больше тысячи. Мы без остановки продолжали двигаться дальше.

Трупы убитых никто не убирал. Когда мы через десять дней возвращались той же

дорогой, трупы еще лежали полуразложившимися. Да, нужно сказать, наши ребята

умеют стрелять, и мы бы в неделю добрались до Кабула, если бы Аманулла

продержался в Кандагаре,-- закончил Матвеев с сожалением в голосе.

Это рассказывал военный, побывавший не раз на фронтах. Даже его

поразила жестокость расправы с ни в чем неповинными афганцами. А вот что

рассказал о настроениях афганцев в тот период мой старый знакомый по Кабулу

Фридгут, бывший в то время советским консулом в Маймене.

-- Я выехал из Керков135 к месту назначения в Маймене136. Ехали мы

верхом девять дней, останавливаясь в редко попадавшихся в пути кишлаках.

Население отзывалось о новом эмире Бача-Саккау доброжелательно. В

особенности за отмену налогов на землю его расхваливали крестьяне. Муллы

также являлись его ярыми сторонниками и отзывались о Бача-Саккау, как о

восстановителе подлинной мусульманской религии, которую чуть не уничтожил

своими реформами Аманулла. Вместе с тем никто, даже правительственные

чиновники, не верили в прочность новой власти и ожидали каких-то перемен.

Однажды пришел ко мне наш повар консульства и говорит:

-- Саиб, я покидаю службу у вас, так как меня назначили начальником

местного гарнизона. Только, пожалуйста, не принимайте пока на мое место

другого повара. Может быть, все опять переменится, и я с удовольствием опять

приду работать для вас.

Я ему обещал, что место повара в консульстве будет числиться за ним еще

месяц.

Однако постепенно новые правительственные чиновники, набранные из

мелких лавочников и ремесленников, начали привыкать к власти и входить во

вкус. Они начали подражать в своих привычках старым чиновникам и сводить

личные счеты со своими врагами.

Лавочник, назначенный уполномоченным Министерства иностранных дел,

однажды, встретив консульского слугу на базаре, кричит ему.

-- Эй, Вали Мамед, передай консулу, чтобы он приготовил сегодня чай,

так как я приду с визитом.

Он где-то слышал, что на приемах у консула угощают чаем и печеньем.

Население к русским относилось очень хорошо, но когда до Маймене дошла

весть, что советские войска проникли в Афганистан, то все, как один, решили

идти на помощь правительству, чтобы изгнать неверных из родной страны.

Начались спешные приготовления отрядов... но выступить не пришлось. Красные

войска дошли только до Гейбака. В Москве Сталин, получив известие, что

Аманулла, оставив Кандагар, ушел в Индию,, распорядился немедленно вернуть

назад отряд. Возращаясь через Мазари-Шерифе, красные войска не забыли

захватить с собой весь каракуль, имевшийся в наличии в складах этого города.

Это была компенсация за расходы, понесенные советской властью по организации

экспедиции. За время похода было 120 человек убитых и раненных в отряде и

перебито до восьми тысяч афганцев.

Эта авантюра была предпринята Сталиным весной 1929 года, т. е. в

середине второго года пятилетки, долженствующей привести СССР к социализму,

к экономическому благосостоянию рабочих и крестьян.

Пусть каждый рабочий, каждый крестьянин спросит у Сталина, зачем ему

нужно было в тайне от народа и правительства поддерживать короля Амануллу --

представителя помещиков и капиталистов, против носителя крестьянских чаяний

-- Бача-Саккау. Пусть спросят, на каких условиях Сталин согласился

восстановить Амануллу на троне? Зачем он скрыл эту авантюру от советской

власти. Не говорит ли это, что Сталин может готовить или уже готовит еще

какую-нибудь авантюру за спиной трудящихся Советской России.

Луи Арагон, Прелюдия ко времени вишен

Я славлю ГПУ — оно формируется

Во Франции, в этот час

Я славлю ГПУ — оно необходимо Франции

Я славлю все ГПУ, они нигде и повсюду

Я требую ГПУ, чтобы покончить с этим миром

Требуйте ГПУ, чтобы покончить с этим миром

чтобы защитить тех, кого предали

чтобы защитить тех, кого всегда предают

Требуйте ГПУ — вы, кого гнут и убивают

Требуйте ГПУ

Вам нужно ГПУ

Да здравствует ГПУ, диалектическое олицетворение героизма

противопоставленное этому глупому образу авиаторов,

которых глупцы принимают за героев, когда те разбивают свои

морды о землю

Да здравствует ГПУ — истинный образ величия материализма

Да здравствует ГПУ — наперекор богу Кьяппу* и «Марсельезе»

Дэ здравствует ГПУ — наперекор папе и паразитам

Да здравствует ГПУ — наперекор смирению перед банками

Да здравствует ГПУ — наперекор маневрам на Востоке

Да здравствует ГПУ — наперекор семье

Да здравствует ГПУ — наперекор злодейским законам

Да здравствует ГПУ — наперекор социализму убийц, подобных

Кабальеро Бонкуру Макдональду Цергибелю

Да здравствует ГПУ — наперекор всем врагам Пролетариата

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГПУ.

1931 г.

* Кьяпп — префект Парижской полиции 30-х гг. (Прим. ред.)