К
штурму Кёнигсберга
Криминализирование
Вермахта.
Антинемецкая
травля
По книге
Иоахима Гофмана.
Сталинская
истребительная
война (1941-1945 годы).
http://hedrook.vho.org/rus/library.htm
Планирование,
осуществление,
документы.
Joachim Hoffmann.
Stalins Vernichtungskrieg 1941-1945.
F.A.
Verlagsbuchhandlung GmbH, München, 1998.
Москва,
2006.
"Это
счастье для
мира, - добавил
Эренбург (о
Берлине), - что
Сталин теперь
выжигает эту
опухоль огнем
имечом", "что
он спасает мир,
разрубая на
куски колыбель,
в которой 250 лет
назад появился
на свет ужасный
прусский монстр".
... опубликованная
17 мая 1945 г. профессором
Тарле под заголовком
"Берлин был
раковой опухолью
Европы".[2] Более
двух веков
назад, писал
этот видный
советский
историк, Пруссией
был создан
"мощный гангстерский
лагерь в сердце
Европы", а в
Берлине разработан
план захвата
Европы, России,
двух континентов,
"всего мира".
Разбой и грабеж
- вот что было,
дескать, "главной
целью политического
существования
Германии".
8 февраля
1945 г. московское
радио утверждало,
что Восточная
Пруссия, "логово
реакционного
пруссачества,
форпост звериного
германского
шовинизма",
столь же мало
является немецкой
землей, как
"все так называемые
немецкие земли
к востоку от
Эльбы".[3] Красная
Армия - так
описывались
захватнические
планы - теперь
находится на
подходе, "чтобы
исправить
старую историческую
несправедливость".
... в советской
печати уполномоченный
функционер,
гвардии подполковник
Величко.[4] "Кёнигсберг
стал угрозой
для всего мира,
- послышалось
от него 22 марта
1945 г. в статье
"Горе тебе,
Германия!" - Он
является плацдармом
германского
варварства",
"в течении 150
лет", "день за
днем, декада
за декадой там
разрабатывались
планы военных
походов, агрессии,
мести. Германский
план порабощения
мира возник
в Кёнигсберге".
"Тупоумные
кёнигсбергцы
жирели на своем
пропитанном
кровью богатстве",
- говорится
далее, а затем
торжествующе:
"Мы взяли Кёнигсберг
за горло!", "Осада
Кёнигсберга
началась",
"Немцы, как
кроты, окопались
в подвалах,
катакомбах,
под руинами
и просто в трубах",
"Кёнигсберг
- как уголовник
с гирей на шее",
"Гиря его преступлений
прижимает город
к земле". "Кёнигсберг
посмотрел
Красной Армии
в лицо, - говорится
угрожающе, с
намеком на
нижеописанные
советские
зверства в
предместье
Метгетен, - и
узнал, что написано
на нем", "Теперь
город скулит
и шатается из
стороны в сторону".
Таким образом
солдат Красной
Армии готовили
к предстоящему
взятию города
Кёнигсберга.
И результаты
последовали
соответствующие.
Убийство, насилие,
грабеж, преследование
и полное бесправие
характеризовали
разрушенный
город после
падения. Преднамеренно
сжигались целые
проспекты,
подчас вместе
с жителями.[5]
В последующие
месяцы советские
оккупационные
власти, как
отмечалось,
попросту уморили
голодом 90 000 жителей
из примерно
120 000, еще оставшихся
в живых.
На основе
приказа № 00315
наркома Берии
от 18 апреля 1945 г.
Серов, силами
возглавлявшихся
им оперативных
групп НКВД/НКГБ,
незамедлительно
произвел массовые
аресты среди
гражданского
населения также
в оккупированных
частях Германии.[10]
Арестованные,
среди них женщины
и молодежь, по
новейшим российским
данным - максимум
260000 человек, были
в качестве так
называемого
"спецконтингента"
переведены
в 10 позаимствованных
или тотчас
сооруженных
концлагерей
(специальные
лагеря НКВД
СССР), где из-за
нечеловеческих
жизненных
условий погибли
десятки тысяч
из них.[11]
Эренбург
18 июля 1941 г., и чуть
ниже: "Это не
люди. Это страшные
паразиты. Это
вредные насекомые".
А вот что гласят
другие его
сентенции
первого военного
лета 1941 года:[16]
германский
Вермахт - это
"гигантская
шайка гангстеров",
а "грабители
и насильники
никогда не
бывают смелыми",
немецкие солдаты
"хуже диких
зверей". "Нет,
- говорит Эренбург,
- они хуже хищных
зверей. Хищные
звери не мучают
ради забавы"
(5 сентября 1941 г.),
"Стыдно за
землю, по которой
ходили эти
люди. Как гнусно
они жили! Как
гнусно они
умирали!", "В
сравнении с
ними кафры и
зулусы еще
культурные"
(14 сентября 1941
г.).
"Это
развратники,
мужеложцы,
скотоложцы,
- воскликнул
Эренбург 12 октября
1941 г.[17] - Они хватают
русских девушек
и тащат их в
публичные
дома... Они вешают
священников.
У них написано
на бляхах "С
нами бог". Но
этими бляхами
они бьют по
лицу агонизирующих
пленных... Культура
для них - это
автоматические
ручки и безопасные
бритвы. Автоматическими
ручками они
записывают,
сколько девушек
они изнасиловали.
Безопасными
бритвами они
бреются. А потом
опасными бритвами
отрезают носы,
уши и груди у
своих жертв."
"Эту
породу (немцев)
мы уничтожаем",
- писал Эренбург
25 октября 1942 г.
"Немцы не люди,
- говорится в
это же время
в его пресловутом
обращении
"Убей!",[30]
Ненависть
Эренбурга
преследовала
немецких солдат
и после их смерти,
и вновь и вновь
в его призывах
заметны несомненные
черты морального
помешательства.
Но следует
знать, что слово
Эренбурга было
словом Советского
Союза, что именно
он внушал волю
Сталина и советского
руководства
частям Красной
Армии. "Луна
бросает свой
ядовитый зеленый
свет на снег,
- восхищался
он в предисловии
к вышедшему
в 1943 г. британскому
изданию своей
военной книги
"Russia at War",[31] которое
восторженно
прокомментировал
писатель Д.Б.
Пристли, - на
немцев, тысячи
и тысячи из
них, некоторые
из которых
разорваны
снарядами,
некоторые
раздавлены
танками, другие
напоминают
восковые фигуры...
Один
полковник
показывает
свои старые,
желтые крысиные
клыки... Немцы
растоптаны,
разорваны,
разрублены...
Здесь лежат
пивовары, убойщики
свиней, химики,
палачи, здесь
лежат немцы...
Куски мяса,
похожие на
разломанные
части машин...
Органы рта...
Клочья человеческих
тел... Руки без
туловища... голые
розовые подошвы,
торчащие из
снега как призрачные
растения." "Из
тех немцев,
которые 22 июня
1941-го перешли
нашу границу,
- торжествовал
он, - немного
осталось в
живых... Где они?
В земле." "Кажется,
будто реки
выбрасывают
их гниющие тела
и земля выплевывает
их останки."
Эренбург
никогда не
скрывал, что
не признает
разницы между
немецкими
военнослужащими
и гражданскими
лицами. Германия
для него - "огромная
гангстерская
организация",
немецкий народ
- "многомиллионная
банда преступников",
"орда кочующих
пиратов".[32] Поэтому
он на деле допускает
лишь разделение
труда между
солдатами и
гражданскими
лицами: "Мужчины
отправляются
искать добычу.
Женщины ждут,
что они возвратятся
с голландским
сыром, парижскими
чулками, украинским
салом". "Проклятое
племя", - воскликнул
он 2 ноября 1944 г.,
а 12 апреля 1945 г.
перечислил
причины, по
которым каждый
советский
человек должен
быть исполнен
"великой,
справедливой,
страстной
ненависти",
"не только
ненависти, но
точно так же
глубокого
презрения к
немцам".[33]
Однако,
по его признанию,
ненависть и
презрение
означали для
него одно и то
же. И выбор причин
для этого,
приведенных
им в данном
месте, уже сам
по себе образует
состав преступления
- национальной
и расовой ненависти,
что тотчас
бросится в
глаза, если
захотеть поставить
на место "немецкого"
этническое
обозначение
другого народа,
например, того
народа, выходцем
из которого
был сам Эренбург.
"Мы презираем
немцев, поскольку
они морально
и физически
бесстыжие",
- выставил он
себя выразителем
мнимых чувств
советских
людей, "Мы презираем
немцев за их
тупость", "Мы
презираем
немцев, поскольку
они лишены
элементарного
человеческого
достоинства",
"Мы презираем
немцев за их
алчность",
"Мы
презираем
немцев за... их
кровожадность,
граничащую
с половым
извращением",
"Мы презираем
немцев за их
жестокость
- жестокость
хорька, который
душит беззащитного",
"Мы презираем
немцев за их
деяния, за их
мысли и чувства,
за их клятвы...",
"Мы презираем
их, поскольку
мы люди, и к тому
же советские
люди". "Облик
немецких мужчин
и женщин, - добавил
он для подкрепления,
- выворачивает
желудок." Эренбург,
со своей стороны,
в 1945 г. сознательно
отказался
участвовать
в каких-либо
мерах "перевоспитания",
в попытке "поднять
немцев, этих
человекоподобных
существ, хотя
бы до уровня
отставших в
развитии людей",
"научить их
быть людьми
или, по крайней
мере, походить
на людей".[34]
"Сотни
тысяч немецких
мертвецов гниют
в русской земле",
- ликовал он 7
октября 1941 г.
"Каждый вечер,
- писал он 7 декабря
1941 г.,[36] - миллионы
немок мечутся
в тревоге... Каждое
утро в Германии
просыпаются
несколько тысяч
новых вдов. С
востока как
бы доходит
запах человечины."
"Ваш Густав
убит, - злорадно
обратился он
26 ноября 1941 г. к
госпоже Гертруд
Гольман. - Он
лежит у Волхова,
погребенный
в сугробе... Здесь
нет ничего,
кроме белого
безжалостного
снега, и Густав
лежит в нем
мертвый, лицом
книзу... Они пролежат
там до весны,
как мясо в
холодильнике."
Страдания
жен и матерей
служат предметом
его особой
радости и его
иронии. "Мы
видим жадную
слюнявую морду
немецкой гиены,
- писал Эренбург
25 декабря 1941 г., -
мы коротко
скажем: "Сударыня,
вы дождались
подарков, вы
получили по
заслугам..."
Плачьте, немецкие
женщины!.. А не
хотите плакать
- пляшите, шуты
и шутихи... Весной
тают снега,
весной вы услышите
запах мертвечины."
"Мы заставим
этих самок
проплакать
свои глаза",
- провозгласил
он 7 ноября 1941 г.
10 декабря
1941 г. Сын госпожи
Фриды Бель,
немецкий солдат,
был застрелен
- видимо, из засады.
"Теперь она
плачет, - писал
Эренбург. - Вместе
с ней плачут
и другие немки.
Плачьте, сударыни..."
В Париже трех
немецких офицеров
застрелили
из-за угла - якобы,
в виде возмездия
за Компьенское
перемирие,
которое ведь
было заключено
в 1940 г. по правилам
и с соблюдением
достойных форм.
"Госпожа Мюллер,
- иронизировал
Эренбург, - ваш
сын еще пьет
шампанское
в кабаках Парижа?
Готовьте траур,
сударыня..." В
Норвегии четырех
немецких солдат
исподтишка
истребили во
мраке ночи
"отважные
рыбаки": "Море
выкинуло один
труп.
Фрау
Шурке, ваш первенец
еще пьет "аквавиту"
в Осло? Запаситесь
носовыми платочками
и не мечтайте
о могиле с цветами...
люди ненавидят
даже мертвых
немцев". В Пирее
партизаны
взорвали военный
склад. Было
убито 18 немецких
солдат: "Фрау
Шуллер, ваш
любимец пьет
в Афинах мускат?
Не сомневайтесь:
немцы его похоронят
с почестями.
А гречанка...
плюнет на могилу
вашего сына".
"Плачьте громче,
немки! - восклицает
Эренбург с
радостным
волнением. -
Вам не увидеть
ваших сыновей.
Вам не найти
дорогих вам
могил."
Эренбург
предпринял
все усилия,
чтобы еще раз
донести до
красноармейцев
свои представления
об обращении
с немцами. 20 января
1942 г. он говорил
о "горе-Германии".[37]
"Горе тебе,
Германия!",
повторил он
теперь, "Горе
стране вероломных
убийц!", "Горе
стране негодяев!"
В программной
статье от 24 августа
1944 г. по случаю
предстоящего
пересечения
границы он
придал особое
значение констатации,
что с достижением
границ Германии
Красная Армия
перестает быть
армией освободителей.[38]
«Теперь мы
будем судьями,
- провозгласил
он, однако суд
в его глазах
был равнозначен
отмщению. - У
границ Германии
повторим еще
раз священную
клятву: ничего
не забыть... Нас
привел к границам
Германии Сталин,
он знает, что
значат материнские
слезы.
Сталин
знает, что немцы
заживо хоронили
детей, и в самый
темный час
Сталин сказал,
что победит
негодяев. Мы
говорим это
со спокойствием
долго вызревавшей
и непреодолимой
ненависти. Мы
говорим это
теперь у границ
врага: "Горе
тебе, Германия!"»
"Мы схватили
ведьму за печенку,
и теперь она
не уйдет, - говорится
25 января 1945 г., после
начала зимнего
советского
наступления.
- Мы в прусских
и силезских
городах."
"Не
будет ни пощады,
ни снисхождения,
- вдалбливал
он красноармейцам
8 февраля 1945 г.[39]
- Мы идем по
Померании.
Теперь настала
расплата для
немцев... Но немцы
остаются немцами,
где бы они ни
были... 30 января...
немцы и немки
кричат, стонут,
воют. Они мечутся,
они кружатся
среди снарядов
и снежных хлопьев,
ведьмы и упыри
Германии. Они
бегут, но... им
некуда бежать...
Кружитесь,
горите, войте
смертным воем!"
В этом тоне
Эренбург продолжает:
"Не злорадство,
а радость наполняет
мое сердце,
когда я вижу
крупнейшую
пиратскую
провинцию
Германии (имелась
в виду мирная
аграрная провинция
Восточная
Пруссия) в пламени
и смятении..."
"Почему же мне
так радостно,
когда я иду по
улицам немецких
городов?" - спрашивает
он 1 марта 1945 г. в
статье под
названием
"Крысы теряют
тигровую шкуру".[40]
Но 15 марта 1945 г.
он заверяет:
"Были волками,
ими и остались".
"Они
загнанные
хищные звери,
- писали о немцах
Горбатов и
Курганов 8 марта
1945 г. - Хищные клыки
у них выломаны,
но злоба осталась."[41]
А Полевой 1 февраля
1945 г. спросил
красноармейца:
"Какой они
породы, эти
немцы?" - "Одни
изверги!" - таков
был, разумеется,
ответ.[42]
Эренбург
недвусмысленно
высказал 8 марта
1945 г.: "Единственная
историческая
миссия, как я
ее вижу, скромна
и достойна, она
состоит в том,
чтобы уменьшить
население
Германии".[47]
статьи
от 19 октября
1944 г.[48] (возможно,
опубликованной
еще раньше), в
канун того, как
советские
войска жестоко
убили жителей
Неммерсдорфа
и окрестностей
в округе Гумбиннен:
"У них (иностранных
рабочих) не
болит голова
о том, что должно
происходить
с немцами, следует
ли прививать
им остатки
морали или
кормить их
овсяной кашей.
Нет. Эта молодая
Европа давно
знает, что лучшие
немцы - это мертвые
немцы... Проблема,
которую, видимо,
пытаются решить
русские и поляки,
это решение
о том, чтó лучше
- прибить немцев
топорами или
палками. Они
не заинтересованы
в переделке
жителей... Они
заинтересованы
в том, чтобы
уменьшить их
число".