Колчак, Маннергейм и Украина. Разоблачение одной лжи.

Одним из стереотипов о Белом Движении, ловко используемый как советскими патриотами, так и "национал-демократами", является отношение его вождей к сепарации национальных окраин бывшей Российской Империи. Доходит до смешного, когда некоторые авторы (например А.А. Широпаев) обьясняет поражение русского национального сопротивления в противобольшевицкой войне 1917-1923 гг. исключительно нежеланием сотрудничать с украинским движением Симона Петлюры. Но первенство в этой "олимпиаде дебилов" принадлежит мифу об отказе Колчака получить помощь от Маннергейма, в обмен на признание финской независимости. Сия байка уже стала излюбленным место как у "розовых" поклонников "антифашистско-патриотической трактовки" Белого Движения, так и у откровенно красных, а также у либералов. В опровержение этим около-историческим фантазиям наших оппонентов всех оттенков хотелось бы полность привести два поста юзера ternej.

Эпизод из жизни Адмирала

Моя цель первая и основная – стереть большевизм и всё с ним связанное с лица России, истребить и уничтожить его. В сущности говоря, всё остальное, что я делаю, подчиняется этому положению.

Адмирал Колчак

Можно ли быть уверенным в исторической достоверности представления о событиях прошлого, если оно не вписывается в картину, оставленную хорошо осведомленными, располагавшими широким доступом к архивам участниками этих событии? Тем более, если участники-то еще и оценивали их с противоположных позиций.

Вопрос, разумеется, с намеком. Все мы более или менее осведомлены о критериях исторической достоверности, однако не всегда это мешает верить тому, чему поверить очень хочется. То бишь на практике критерии играют второстепенную роль. Ситуация, когда влиятельные в обществе силы или умонастроения обуславливают толкование прошлого в угоду текущей политической конъюнктуре, не просто банальна – она доминирует в нашем опыте.

Постараемся же – на фоне этого опыта – разобраться в одном эпизоде из жизни А. В. Колчака, приняв в качестве исходного пункта тексты весьма осведомленных и противоположных по идейным установкам участников событий 1919 года – британского политика У. Черчилля и советского историка Г. Эйхе. Кому-то это может показаться странным, но факт есть факт: они сходятся в оценке политической расчетливости Верховного Правителя, они оба указывают на готовность пренебречь популярным у правой русской публики чаянием целостности империи ради достижения главной цели – уничтожения большевизма.

Чтобы убедиться в отношении Эйхе достаточно прочесть С. 119 – 120 его книги «Опрокинутый тыл» (М., Изд. МО, 1966). Там прямо сказано, что Колчак не только не провозглашал лозунг «За единую и неделимую!», но и самого Деникина призывал этой идеей поступиться, причем приведены собственные слова адмирала: «Я готов временно считаться с фактической независимостью Украины, равно как с установившейся границей Польши, с тем, чтобы согласовать военные действия наших, украинских, польских и прочих антибольшевистских сил».

Что же касается Черчилля, то лучше всего обратиться к 9-й главе его бессмертного труда «Мировой кризис» (М., Л., Гос. военное изд., 1932), где на С. 116 – 118 подробно рассказано, как Колчак получил признание де-факто со стороны союзных держав, согласившись принять условия, включавшие, между прочим, признание независимости Финляндии и – урегулирование отношений с Латвией и Эстонией «путем взаимных соглашений» или, если не удастся, через арбитраж Лиги Наций. Колчак согласился с поставленными условиями полностью (как выразился Черчилль, ответил по всем пунктам «удовлетворительно»).

В частности, ответ по пункту о независимости Финляндии у Колчака сформулирован так: «Мы уже отныне готовы признать фактическое правительство Финляндии, однако окончательное решение финляндского вопроса должно принадлежать Учредительному собранию». Удовлетворительно? Безусловно, потому что признание де-юре до созыва общероссийского законодательного органа было заведомо невозможно, его никто и не ждал, а признание де-факто уже подтверждалось – проходившими в тот момент в Хельсинки переговорами о военном союзе между ставленником Колчака на северо-западе, Юденичем, и регентом Финляндии Маннергеймом.

Для полной ясности полезно уточнить, что ответ Колчака на ноту западных союзников датирован 4 июня, а переговоры Юденич – Маннергейм шли с конца мая. И еще: 2 июня в Архангельске было вынесено постановление командировать в Хельсинки «для согласования военных операций на Петроград» генерала Марушевского, – ближайшего помощника ставленника Колчака в Северной области Миллера. Сам же Колчак, по меньшей мере, не возражал, ибо сразу после составления проекта русско-финского договора – 10 июня – подписал указы о назначении Юденича и Миллера главнокомандующими русских сил соответственно на Северо-западном и Северном фронте. А между тем – составленный договор (его содержание известно, например, из мемуаров Марушевского и книги Э. Иоффе «Линии Маннергейма») предусматривал территориальные уступки Финляндии со стороны России.

Короче говоря, есть основания усомниться в достоверности одного политически актуального представления – навязшей на зубах истории с гордым отказом Колчака в июне 1919 года от будто бы сделанного Маннергеймом предложения выбить большевиков из Петрограда. Причем основания серьезные, так как история эта бытует во множестве противоречивых версий, с разными вариантами «собственных» слов адмирала, и – по сути дела, всегда! – без ссылки на источник, из которого эти слова взяты. Убедительной ссылки на документ нет даже в недавней книге В. Г. Хандорина «Адмирал Колчак: правда и мифы», хотя там тезис о великодержавной позиции Колчака занимает центральное место.

Почему же финны отказались участвовать в походе на Петроград, и откуда взялась гипотеза об ответственности за этот отказ Колчака?

Автор настоящего поста предпринимает попытку ответить на эти вопросы, исходя их информации, которой он располагает, и в надежде, что более осведомленные участники сообщества его поправят (или опровергнут, если он ошибается во всем).

Согласно сведениям, приводимым Э. Иоффе, Колчак в июне (23-го числа) действительно обратился с телеграммой к Маннергейму, однако вовсе не для того, чтобы отказаться от финской помощи, а напротив – он попросил «начать активные боевые действия». Что же касается нежелания идти на уступки Финляндии, то оно было высказано в тот же день совсем по другому адресу – телеграммой Юденичу, причем в весьма странной форме: «нельзя обещать финнам никаких политических выгод».

О каких, спрашивается, политических выгодах могла идти речь, если дошло уже до территориальных уступок? Да и какой вообще был смысл в телеграмме Юденичу, учитывая, что как раз накануне, 21 июня, в Хельсинки, где он обретался, прибыл из Архангельска Марушевский? (Между Архангельском и Омском, если кто не знает, действовала курьерская связь, через Усть-Цильму).

Ключом к объяснению поведения Колчака может служить запись от 4 июня в дневнике Будберга. Там сказано, что нота союзников с условиями признания омского правительства была скрыта от Совета министров и ответ на нее явился плодом размышлений лишь ближайшего окружения Верховного Правителя. Любопытно, не правда ли? Вот только удивляться не приходится, если мы знаем, какую огромную роль играли в правительственных кругах Омска официальная великодержавная установка, с одной стороны, и подспудное «областничество», с другой. Разве не естественно было Колчаку в таких условиях скрывать свое отношение к переговорам между Юденичем и Маннергеймом от Совета министров и общественности?

Далее, 14 июля Маннергейм, ввиду необходимости подписать указ о введении в стране президентской формы правления (и, как следствие, о проведении выборов), обращается к Колчаку с предупреждением, что парламент вступление в войну ради блага России не одобрит без выполнения «известных условий», гарантирующих соблюдение национальных интересов Финляндии. Ответ Колчака неизвестен. Однако – Марушевский сообщает в мемуарах, что он вернулся в Архангельск из Хельсинки 11 июля. А это значит, что как раз около 14 июля Колчак мог получить доставленный из Хельсинки текст секретного договора.

Наконец, 17 июля Маннергейм подписал указ о смене формы правления и уехал из столицы в ожидании результата выборов. Вполне вероятно, что прежде чем сделать это, он подписал договор с Юденичем. На эту возможность указывают следующие факты.

1. Маннергейм не считал, что утрата им верховной власти исключает возможность похода финской армии на Петроград. Свое личное руководство походом он выставил в качестве условия принятия должности главнокомандующего армией, а позднее, когда Юденич начал поход без финнов и попал в затруднительное положение, публично обратился к президенту Финляндии с призывом не медлить с помощью России. «Общественное мнение в Европе, – писал он, – считает, что судьба Петербурга находится в руках Финляндии, и вопрос о взятии Петербурга рассматривается не как финско-русский вопрос, но как мировой вопрос окончательного мира для блага человечества… Если сражающиеся сейчас под Петербургом белые войска будут разбиты, ответственность за это будет всеми возложена на нас».

2. Точно так же имел в виду возможность выступления финской армии и Юденич. Он ждал этого выступления, а в критический момент боев (21 – 23 октября) вел переговоры с Хельсинки из Царского Села. Одновременно он послал телеграмму в Париж, наиболее сильному противнику договора с Финляндией – министру иностранных дел Колчака Сазонову с просьбой не мешать реализации договора. Сазонов промолчал.

3. 5 ноября правительство Финляндии заявило представителям Юденича и Антанты в Хельсинки, что отказывается от похода на Петербург. Поскольку именно в этот момент поражение белых войск стало несомненным, естественно заключить, что финны внимательно следили за ходом боев с целью выполнить договор в том случае, если победа будет склоняться на сторону белых.

Остается сказать об истоке истории с отповедью Адмирала «зарвавшемуся сепаратисту». Из-за чего сыр-бор загорелся?

В середине августа 1919 года затяжной конфликт между Советом министров и Советом Верховного Правителя (СВП) завершился победой Совета министров. Самое влиятельное лицо СВП, министр финансов Михайлов, вынужден был уйти в отставку, а второе лицо, управляющий министерством иностранных дел Сукин удержался лишь потому, что сумел дать удовлетворивший Совет министров отчет о своей деятельности. И вот, согласно, свидетельству Будберга (запись в дневнике от 17 августа), в этом отчете прозвучало заверение, что будто бы в июне Маннергейм предложил двинуть на Петроград 100-тысячную финскую армию в обмен на заявление Колчака о независимости Финляндии, и тогда – заботами Сукина – Манергейму был «послан ответ, который отучил его впредь обращаться к нам с такими дерзкими и неприемлемыми для великодержавной России предложениями».

Подтверждений слов Сукина – этого «американского мальчика», ловкого прозападно настроенного политика – вроде бы нет никаких. А против свидетельствует и ответ Колчака Совету Антанты от 4 июня, и вся известная переписка меж Маннергеймом и Колчаком за июнь, и, наконец, ожидание выступления финской армии вплоть до 5 ноября.

Ссылка

Одна малоизвестная телеграмма Колчака

День 31 августа 1919 года, когда войска Деникина вытеснили части армии Петлюры из Киева, несомненно принадлежит к числу важнейших моментов Гражданской войны. Именно это событие стало последним толчком для Польши к заключению секретного договора о перемирии с большевиками, и оно же явилось одной из причин срыва плана совместного с Юденичем наступления трех прибалтийских стран и Финляндии на Петербург. Хотя независимость Украины мировое сообщество признавать не собиралось, абсолютное нежелание Деникина считаться с фактом существования украинского народа было воспринято соседними странами как яркое свидетельство империалистических устремлений вождей Белого движения.

И вот в этот критический момент А. В. Колчак счел необходимым откровенно изложить А. И. Деникину свою установку по вопросу «единства и неделимости». Высказался он в секретной телеграмме, которая в 20-е годы широко обсуждалась в советской исторической литературе. Ниже приведен ее полный текст.

«Екатеринодар, генералу Деникину. Вооруженное столкновение с петлюровскими войсками может иметь гибельные последствия. Вполне разделяя ваши отрицательные отношения к проявившимся стремлениям отдельных областей присвоить суверенные права и к тенденциям воссоздать Российское государство на началах конфедерации, я полагаю, однако, что в сложившейся обстановке более опасны враждебные разногласия, несогласованность, тем более столкновения отдельных частей освобожденной территории. Дальнейшее промедление в деле свержения большевиков грозит полным разорением государства. Перед этой опасностью тускнеют прочие. Поэтому я отношусь с полной терпимостью к объявлению Юденичем самостоятельности Эстонии и готов, если это понадобится, временно считаться с фактическою независимостью Украины, равно как с установившеюся восточною границею Польши, с тем чтобы согласовать военные действия наших украинских, польских и прочих антибольшевистских сил. Собирание Руси не может быть делом месяцев, поэтому я считаю временное раздробление единого Российского государства неизбежным злом. Оно исчезнет, когда установится мир в стране и сильная центральная власть, способная обслуживать насущные нужды истомившегося населения, будет притягивать к себе отпавшие временно части. Сообщая об этом, подчеркиваю, что я готов терпеть, но не покровительствовать описанным тенденциям. Колчак»*.

Нетрудно видеть, что эта установка камня на камне не оставляет от популярной сейчас легенды о великодержавном идиотизме Колчака, то есть о том, что из-за тупой приверженности идее «единой и неделимой» Колчак потерпел поражение в войне, сдал Россию интернационалистам-большевикам и погиб сам. В частности, крайне сомнительным представляется упорно разносимый по Рунету без сколько-нибудь убедительной ссылки на источник рассказ о его размолвке с Маннергеймом. Будто бы тот предложил ему в июне двинуть 100-тысячную финскую армию на Петербург в обмен на признание независимости Финляндии, а в ответ услышал гневную отповедь (в одном варианте: «Я Россией не торгую!»).

Анализируя источники, мы неизбежно приходим к выводу, что никакой отповеди не было, – рассказ о ней не более чем вольная интерпретация записи от 17 августа в дневнике Будберга, где передаются слова управляющего МИД Сукина, желавшего создать благоприятное мнение о своей деятельности на заседании Совета министров. (Вывод этот уже высказывался 9 февраля в посте «Эпизод из жизни Адмирала» и не был опровергнут.)

Общеизвестные документы, содержащие категорический отказ Колчака согласиться на объявление независимости Финляндии ни в малейшей мере названному выводу не противоречат. В июне 1919 года независимость Финляндии была уже признана мировым сообществом и вернуть страну в состав Империи никакое российское правительство не могло. Задача заключалась лишь в том, чтобы избежать объявления независимости. Это было крайне важно потому, что у правительства Колчака имелась мощная подпольная оппозиции – эсеры-областники (те самые, которые в конце концов и погубили его). Иными словами, ни в коем случае нельзя было поощрять сибирский сепаратизм. Признавать Финляндию, Украину, Эстонию… предоставлялось Миллеру, Деникину, Юденичу. Сам же Колчак, относясь к этим признаниям «с полной терпимостью», должен был формально остаться в стороне.

Подтверждается такое положение дел тем фактом, что финны, несмотря на «бескомпромиссную» позицию Колчака, не отказывались от заключенного с Юденичем договора вплоть до разгрома его армии. Более того, в момент наступления Юденича на Петербург у них уже была объявлена мобилизация. Но Юденич, захватив Гатчину и Красное Село, потерял голову – сам отказался от их помощи, а потому неделю спустя вынужден был договариваться снова. Пришлось опять обращаться к Колчаку за полномочиями. В своей телеграмме (от 27 октября) он предупредил: «Финляндия готова выступить на основаниях известного вам договора, потом будет поздно» и напомнил: «Независимость Финляндии факт, с ним надо считаться…»

Колчак в ответ высветил свою установку со всей возможной ясностью: «Продолжаю считать желательным привлечение финляндских войск к операции против Петрограда. Уполномочил Сазонова на переговоры в этом смысле с финляндским правительством. Готов вступить в прямые сношения с финляндским правительством, аккредитовать при нем посланника и ничем не нарушить фактически независимости Финляндии. Согласен на заключение соответствующего соглашения о сотрудничестве русских и финляндских войск, а также дать обязательство, что военные расходы, связанные с совместными операциями, будут впоследствии оплачены российской казной. Дальше этого не считаю возможным идти и не могу согласиться на объявление «независимости Финляндии». Генерал Деникин разделяет это мое убеждение».

Эта телеграмма была отправлена в тот самый день, когда поражение войск Юденича определилось с полной ясностью и правительство Финляндии заявило об отказе от похода на Петербург.

* Цитируется по 14-й главе книги советского историка Корнатовского Н. А. «Борьба за Красный Петроград», изданной в 1929 году (Корнатовский Н. А. Борьба за Красный Петроград. М., 2004. С. 502).

Ссылка