Л.А. Тихомировъ.

ИДЕЯ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ ВЪ ИСТОЛКОВАНІИ ІОАННА ГРОЗНАГО.

Глава XXI замѣчательнаго политическаго сочиненія Л.А. Тихомирова «Единоличная власть какъ принципъ государственнаго строенія».

…Государственное управленіе по Грозному должно представлять собой стройную систему. Представитель аристократическаго начала, князь Курбскiй, упираетъ преимущественно на личныя доблести «лучшихъ людей» и «сильныхъ во Израили». Іоаннъ относится къ этому, какъ къ проявленію политической незрѣлости, и старается растолковать князю, что личныя доблести не помогутъ, если нѣтъ правильнаго строенія, если въ государствѣ власти и управленія не будутъ расположены въ надлежащемъ порядкѣ. «Какъ дерево не можетъ цвѣсти, если корни засыхаютъ, такъ и это: аще не прежде строенія благая въ царствѣ будутъ, то и храбрость не проявится на войнѣ. Ты же, - говоритъ царь, - не обращая вниманія на строенія, прославляешь только доблести».

На чемъ же, на какой общей идеѣ, воздвигается это необходимое «строеніе», «конституція» христіанскаго царства? Іоаннъ въ поясненіе вспоминаетъ объ ереси манихейской: «Они развратно учили, будто бы Христосъ обладаетъ лишь небомъ, а землею самостоятельно управляютъ люди, а преисподними — діаволъ». Я же говоритъ царь, вѣрую, что всѣми обладаетъ Христосъ: небесными, земными и преисподними и «вся на небеси, на земли и преисподними состоитъ его хотѣніемъ, совѣтомъ Отчимъ и благоволеніемъ Святаго Духа». Эта Высшая власть налагаетъ свою волю и на государственное «строеніе», устанавливаетъ и царскую власть.

Права Верховной Власти, въ понятіяхъ Грознаго, ясно опредѣляются христіанскою идеей подчиненія подданныхъ. Въ этомъ и широта власти, въ этомъ же и ея предѣлы (ибо пределы есть и для Грознаго). Но въ указанныхъ границахъ безусловное повиновеніе царю, какъ обязанность, предписанная вѣрой, входитъ въ кругъ благочестія христіанскаго.

Если царь поступаетъ жестоко или даже несправедливо, — это его грѣхъ. Но это не увольняетъ поданныхъ отъ обязанности повиновенія. Если даже Курбскiй и правъ, порицая Іоанна, какъ человѣка, то отъ этого еще не получаетъ права не повиноваться божественному (не мни, праведно на человѣка возъярився, Богу приразиться: ино бы человѣческое есть, аще и порфиру носитъ, ино же божественное). Поэтому Курбскiй своимъ поступкомъ свою «душу погубилъ». «Если ты праведенъ и благочестивъ, говоритъ царь, то почему же ты не захотѣлъ отъ меня, строптиваго владыки, пострадать и наслѣдовать вѣнецъ жизни?» Зачѣмъ «не поревновалъ еси благочестія» раба твоего Васьки Шибанова, который предпочелъ погибнуть въ мукахъ за господина своего?

Съ этой точки зрѣнія, порицаніе поступковъ Іоанна на основаніи народнаго права другихъ странъ, (указываемыхъ Курбскимъ) не имѣетъ, по возраженію царя, никакого значенія. «О безбожныхъ человецѣхъ что и глаголати! Понеже тии всѣ царствиями своими не владѣютъ: какъ имъ повелятъ поданные («работные»), такъ и поступаютъ. А россійскіе самодержцы изначала сами владѣютъ всѣми царствами (то есть всѣми частями царской власти), а не бояре и вельможи».

Противоположеніе нашего принципа Верховной Власти и европейскаго вообще неоднократно замѣтно у Іоанна и помимо полемики съ Курбскимъ. Какъ справедливо говоритъ Романовичъ-Славатинскiй, «сознаніе международнаго значенія самодержавія достигаетъ въ грозномъ царѣ высокой степени» (система). Онъ дѣйствительно вполнѣ ясно понимаетъ, что представляетъ иной и высшій принципъ. «Если бы у васъ, говоритъ онъ шведскому королю, было совершенное королевство, то отцу твоему архіепископъ и совѣтники и вся земля въ товарищахъ не были бы. Онъ ядовито замѣчаетъ, что шведскій король «точно староста въ волости», показывая полное пониманіе, что этотъ «не совершенный» король представляетъ въ сущности демократическое начало. Такъ и у насъ, говоритъ Царь, «намѣстники новгородскіе — люди великіе», но все-таки «холопъ государю не братъ», а потому шведскій король долженъ бы сноситься не съ государемъ, а съ намѣстниками. Такіе же комплименты Грозный дѣлаетъ и Стефану Баторiю, замѣчая посламъ: «Государю вашему Стефану въ равномъ братствѣ съ Нами быть не пригоже». Въ самую даже крутую для себя минуту Іоаннъ гордо выставляетъ Стефану превосходство своего принципа: «Мы, смиренный Іоаннъ, царь и великій князь всея Руси, по Божьему изволенію, а не по многомятежному человѣческому хотѣнію». Какъ мы видѣли выше, представители власти европейскихъ сосѣдей для Іоанна суть представителя идеи «безбожной», то есть руководимой не божественными повелѣніями, а тѣми человѣческими соображеніями, которыя побуждаютъ крестьянъ выбирать старосту въ волости.

Вся суть царской власти, наоборотъ, въ томъ, что она не есть избранная, не представляетъ власти народной, а нѣчто высшее, которое признаетъ надъ собой народъ, если онъ «не безбоженъ». Іоаннъ напоминаетъ Курбскому, что «Богомъ цари царствуютъ и сильные пишутъ правду». На упрекъ Курбского, что онъ «погубилъ сильныхъ во Израилѣ», Іоаннъ объясняетъ ему, что сильные во Израилѣ — совсѣмъ не тамъ, гдѣ полагаетъ ихъ представитель аристократическаго начала «лучшихъ людей». «Земля, говоритъ Іоаннъ, правится Божіимъ милосердіемъ, и Пречистыя Богородицы малостью и всѣхъ святыхъ молитвами и родителей нашихъ благословеніемъ, и послѣди нами, государями своими, а не судьями и воеводами и еже ипаты и стратиги» (переписка).

Не отъ народа, а отъ Божіей милости къ народу идетъ стало быть царское самодержавіе. Іоаннъ такъ и объясняетъ.

«Побѣдоносная хоругвь и крестъ Честной», говоритъ онъ, даны Господомъ Іисусомъ Христомъ сначала Константину, «первому во благочестіи», то есть первому христiанскому императору. Потомъ послѣдовательно передавались и другимъ. Когда «искра благочестія дойде и до Русскаго Царства», та же власть «Божіею милостію» дана и намъ. «Самодержавіе Божіимъ изволеніемъ», объясняетъ Грозный, началось отъ Владиміра Святаго, Владиміра Мономаха и т. д., и черезъ рядъ государей, говоритъ онъ «даже дойде и до насъ смиренныхъ скипетродержавiе Русскаго Царства».

Сообразно такому происхожденію у царя должна быть въ рукахъ дѣйствительная власть. Возражая Курбскому, Іоаннъ говоритъ: «Или убо сіе свѣтло — пойти прегордымъ лукавымъ рабамъ владѣть, а царю быть почтеннымъ только предсѣданиемъ и царской честью, властью же быть не лучше раба? Какъ же онъ назовется самодержцемъ, если не самъ строитъ землю»? «Россійскіе самодержцы изначала сами владѣютъ всѣми царствами, а не бояре и вельможи».

Царская власть дана, какъ мы видѣли, для поощренія добрыхъ и кары злыхъ. Поэтому царь не можетъ отличаться только одною кротостью. «Овыхъ милуйте рассуждающе, овыхъ страхомъ спасайте», говоритъ Грозный. «Всегда царямъ подобаетъ быть обозрительными: овогда кротчайшимъ, овогда же ярымъ; ко благимъ убо милость и кротость, ко злымъ же ярость и мученіе; аще ли сего не имѣетъ — нѣсть царь!». Обязанности царя нельзя мѣрить мѣркой частнаго человѣка. «Иное дѣло свою душу спасать, иное же о многихъ душахъ и тѣлесахъ пещися». Нужно различать условія. Жизнь для личнаго спасенія — это «постническое житіе», когда человѣкъ ни о чемъ матеріальномъ не заботится и можетъ быть кротокъ какъ агнецъ. Но въ общественной жизни это уже невозможно. Даже и святители, по монашескому чину лично отрекшиеся отъ міра, для другихъ обязаны имѣть «строеніе, попеченіе и наказаніе». Но святительское запрещеніе, по преимуществу, нравственное. «Царское же управленіе (требуетъ) страха, запрещенія и обузданія, и конечнаго запрещенія, въ виду «безумія злѣйшихъ человѣковъ лукавыхъ». Царь самъ наказуется отъ Бога, если его «несмотрениемъ» происходитъ зло.

Въ этомъ строеніи онъ безусловно самостоятеленъ. «А жаловать есми своихъ холопей вольны, а и казнить ихъ вольны же есмя».

«Егда кого обрящемъ всѣхъ сихъ злыхъ (дѣлъ и наклонностей) освобожденнымъ, и къ намъ прямую свою службу содевающимъ, и не забывающимъ порученной ему службы, и мы того жалуемъ великими всякими жалованьями; а иже обрящется въ супротивныхъ, еже выше рехомъ, по своей винѣ и казнь пріемлетъ».

Власть столь важная должна быть едина и неограниченна. Владѣніе многихъ подобно «женскому безумію». Если управляемые будутъ не подъ единою властью, то хотя бы они въ отдѣльности были и храбры и разумны, — общее правленіе окажется «подобно женскому безумію». Царская власть не можетъ быть ограничиваема даже и святительскою. «Не подобаетъ священникамъ царская творити». Іоаннъ Грозный ссылается на Библію, и приводитъ примѣры изъ исторіи, заключая: «Понеже убо тамо быша цари послушны энархамъ и сигклитамъ, — и въ какову погибель приидоша. Сія ли намъ совѣтуешь?».

Еще болѣе вредно ограниченіе власти аристократіей. Царь по личному опыту обрисовываетъ бѣдствія, нестроения и мятежи, порождаемые боярскимъ самовластіемъ. Расхитивъ царскую казну, самовластники, говоритъ онъ, набросились и на народъ: «Горчайшимъ мученіемъ имѣнія въ селахъ живущихъ пограбили». Кто можетъ исчислить напасти, произведенныя ими для сосѣднихъ жителей. «Жителей они себѣ сотвориша яко рабовъ, своихъ же рабовъ устроили какъ вельможъ». Они называли себя правителями и военачальниками, а вмѣсто того повсюду создавали только неправды и нестроение, «мзду же безмѣрную отъ многихъ собирающіе и вся по мздѣ творяще и глаголюще».

Положить предѣлъ этому хищничеству можетъ лишь самодержавіе. Однако же эта неограниченная политическая власть имѣетъ, какъ мы выше замѣтили совершенно ясные предѣлы. Она ограничивается своимъ собственнымъ принципомъ.

«Всѣ божественныя писанія исповѣдуютъ яко не повелѣваютъ чадамъ отцемъ противитеся и рабемъ господомъ»: однако же, прибавляетъ Іоаннъ, «кромѣ вѣры». На этомъ пунктѣ Грозный, такъ сказать, призналъ бы со стороны Курбского право неповиновенія, почему усиленно доказываетъ, что этой, единственной законной причины неповиновенія Курбский именно и не имѣетъ. «Противъ вѣры» Царь ничего не требовалъ и не сдѣлалъ: «Не токмо ты, но всѣ твои согласники и бѣсовскіе служители не могутъ въ насъ сего обрѣсти», говоритъ онъ, а потому и оправданія эти ослушники не имѣютъ. Нѣсколько разъ Грозный возвращается къ увѣреніямъ, что если онъ казнилъ людей, то ни въ чемъ не нарушилъ правъ церкви и ея святыни, являясь, наоборотъ, вѣрнымъ защитникомъ благочестія. Правъ или не правъ Іоаннъ фактически, утверждая это, но во всякомъ случаѣ его слова показываютъ, въ чемъ онъ признаетъ границы дозволеннаго и недозволеннаго для царя.

Отвѣтственность царя передъ Богомъ нравственная, впрочемъ, для вѣрующаго вполнѣ реальная, ибо Божья сила и наказаніе сильнѣе царскаго. На землѣ же передъ подданными царь не даетъ отвѣта. «Доселѣ русскіе владѣтели не допрашиваемы были («не исповедуемы») ни отъ кого, но вольны были въ своихъ подвластныхъ жаловать и казнить, а не судились съ ними ни передъ кѣмъ». Но передъ Богомъ судъ всѣмъ доступенъ. «Судиться же приводиши Христа Бога между мною и тобою, и азъ убо сего судилища не отметаюсь». Напротивъ этотъ судъ надъ царемъ тяготѣетъ больше чѣмъ надъ кѣмъ-либо. «Вѣрую, говоритъ Іоаннъ, яко о всѣхъ своихъ согрѣшеніяхъ вольныхъ и невольныхъ, судъ прiяти ми яко рабу, и не токмо о своихъ, но о подвластныхъ мнѣ дать отвѣтъ, аще моимъ несмотрениемъ согрѣшаютъ».

Текстъ приводится по изданію: Л.А. Тихомировъ, Единоличная власть какъ принципъ государственнаго строенія. — Нью-Йоркъ: National Printing & Publishing C., 1943 годъ.